Толстяк поклонился старушке.
— Думаю, ему будет что сказать и чем удивить сомневающихся…
Первый день я тупо отсыпался, приказав сжечь в камине изодранное платье. Ну а уже на второй выхаживал по кабинету, закинув руки за спину в тягостных размышлениях по поводу и без. Что это за странная просьба? И чем мне аукнется ее выполнение либо же, наоборот, невыполнение? На меня повесили должок, это понятно, но вот где тут подвох? Что-то мне подсказывало, что не все так просто и гладко в этой просьбе… Что-то мне подсказывало, что, похоже, у меня все словно в той поговорке, когда из огня да в полымя.
Но время бежит, а меж тем нужно что-то делать.
Узнав от слуг, что с перепуганной Ромашкой все в порядке, жива-здорова и вся с ног до головы усыпана лепестками роз, я активизировал всех своих слуг, рассылая их на опрос всех ханаек, базаров, таверн, а также для того, чтобы меня записали на прием и личную встречу как минимум к парочке десятков местных купцов. Ну что тут скажешь? Только торговцы хоть как-то могли прояснить ситуацию, а также пополнить мои знания свежими сплетнями из заморских краев.
Правда и плюсик был, мне удалось немного сдержать господина Ло в его страстных позывах преподать мне очередной урок, сославшись на то, что ныне состою на службе у государя, выполняя его личную просьбу, что, конечно, в определенной степени можно было расценивать как полуправду.
Наступило время суеты различных деловых визитов и бесконечных разговоров, которые я записывал на бумагу, чтобы привести чуть позже все это дело в порядок и систематизировать. С одной стороны, это даже интересно было, а с другой — немного волнительно, похоже, я немного погорячился, согласившись лишь на неделю за свой титанический труд. Тут, правда, было благом мое положение в обществе, купцы охотно шли на диалог, так как были людьми не аристократического сословия и смотрели не столько на мою репутацию, сколько на деловые качества, и придерживались мнения тех людей, с кем я ранее вел свой бизнес. Что тут скажешь, кое-что из этих встреч пошло мне в плюсик, новыми договорами и сделками. Ушлый народец выкупал у меня кое-какой товар для последующей перепродажи, что иной раз было и не очень прибыльно, но с расчетом на хорошую рекламу в других странах, и соответственно расширение рынка сбыта для моих мануфактур. Но все потом, сейчас меня больше занимала охота другого толка, даже по предварительным встречам, по самым малым крупицам информации с первых встреч, стала вырисовываться прелюбопытнейшая картина маслом, от цветовой гаммы которой брала легкая дрожь и оторопь. Пусть я в деле аналитики полный профан и даже сотой долей не владею той методикой, что наработана в моем мире по систематизации данных, но даже этого вполне хватило, чтобы понять подоплеку того задания, что дала мне бабушка Кервье.
Грандиозно, масштабно, поэтапно и с расстановкой постепенно на моих бумагах стала вырисовываться картина жизни целого государства. Его явная и местами не каждому заметная суета, его мысли и желания, а также весьма печальные новости для Финора.
Весьма.
Печальные.
— Что это, Ульрих? — Ромашка посетила меня в один из вечеров, заглядывая через плечо в мои записи. — Ты занимаешься бизнесом? Странно, у нас принято в благородных семьях держать специально для этого поверенных людей, управляющих.
— Здесь делают так же. — Не отрываясь от цифр, под прямую планочку вырисовывал кривую графика поставок и наращивание денежных вбросов империи за последний год.
— Стоп! — Она как-то нервно дернулась. — Хельмиш и Ампатека, это же имперские гильдиевые купцы.
— Да, — кивнул я, похлопав рукой по толстой пачке исписанных листов. — Тут практически все купцы империи.
— Ты имеешь с ними дела? — Взгляд был серьезен и обращен не на меня, а на ряд документов, открыто лежащих на моем столе, по бегающему глазному яблоку понял — спешно читает, пытаясь запомнить как можно больше из того, что увидит.
Стало неловко. Мне из-за какой-то внутренней смуты и нежелания ее расстраивать, а ей, похоже, оттого, что я поймал ее за заглядыванием через плечо и чтением чужих писем.
— Ты шпионишь за империей. — Ни один мускул не дрогнул на ее лице.
— А ты шпионишь на империю, — совершенно спокойно подвел я черту.
— Это во дворце тебя надоумили? — Она уже совершенно бесцеремонно стала брать в руки мои бумаги, бегло их просматривая.
— В нем, родимом. — Я закинул руки за голову, наблюдая за ее активностью с каким-то ленивым пренебрежением. — Так сказать, плата за небольшую глупую выходку ценою в мою жизнь.