Короче говоря, когда тот тип, обозленный моей эскападой с монетками до крайности, влетает в пространство между моим укрытием и стеной, я его встречаю тепло. Кухонные ножи плохо приспособлены для метания. Но на таком расстоянии да с моим многолетним опытом промахнуться нереально. Три ножа один за другим втыкаются по очереди ему в правое плечо, потом в левое, а после в бедро, чтобы наверняка. Он падает с воплем, и его пистолет отлетает в сторону. Слава богу. Приближаться к нему мне все-таки боязно. Я ведь не киллер. Да и от вида крови, если честно, меня мутит.
Встаю. Уверена, что Федька и Серега со своими противниками уже управились. И точно.
— Веревки нужны, — сипит Сергей, выкручивая руку прижатому к полу господину Росси.
— Ага, — поддакивает ему Федька, который занят тем, что прижимает к полу собственного «поверженного врага».
— Ксень! — вопит Серджо. — Веревок принеси, а!
Появляется Ксения и молча (все-таки потрясающая у Сереги жена!) удаляется в кладовку под лестницей. Возвращается оттуда с упаковкой крепкого серебристого скотча. Федор принимается вязать своего пленника по рукам и ногам. Заодно и рот ему заклеивает. Серега проделывает то же самое с Росси. Представляю, какой у итальянцев шок. Наверняка считали себя круче небес, тем более и по вооружению несомненное преимущество имелось — и вот. Лежат себе тихонечко и не жужжат. Кстати о «не жужжат». Мой-то как раз очень даже жужжит. Больно ему, подлюке.
— Ксень, а моему бы не скотча, а бинтику, — говорю я, и только тут на меня обращают внимание.
— Надежно ты его… упаковала, — заявляет Федор после того, как управляется со «своим» и приходит посмотреть на «моего».
Мрачно шучу:
— Мой сценический псевдоним — шеф Райбек. «На кухне я непобедима!»
Ржет.
— Ну да, конечно. И как я сразу-то не дотумкал…
Подходит Серега с аптечкой. Сначала присвистывает, потом принимается планомерно выдергивать из тела итальянского головореза ножи и бинтовать его раны. Итальянец вскрикивает, матерится по-своему, но лежит тихо. Понял, что не с теми связался.
Оглядываюсь.
— Слушайте, а где у нас Мария-Тереза?
Это смешно, но похоже, пока мы были заняты, девица просто сбежала… Торопливо осматриваем дом и сад — вдруг где-то спряталась? Нету. Молодец! Не растерялась.
— Никуда не денется, — ворчит Серджо. — Паспорт-то ее у меня остался. Вон, на буфете лежит. Дала мне его, чтобы я уверился в том, что она на самом деле Ванцетти, я почитал, да в сторону и отложил… Когда сматывалась, сумочку свою ухватила, а про него, видно, забыла. Дьявол! Теперь придется эту чертову девку искать. Без паспорта никуда она не улетит, а в этой вашей чудной Москве одной ей быстро конец настанет. Или на органы продадут, или в сексуальные рабыни.
Федька морщится.
— Ты палку-то, Серег, не перегибай. Тем более, что Машка уже — того-с, поняла про тебя все.
Повисает нехорошая пауза. Сергей меряет взглядом меня. Я его. Побеждает, как ни странно, дружба. Он усмехается, качает головой, а потом внезапно цапает меня за волосы на затылке, подтягивает поближе и совершенно дружеским тоном интересуется:
— Как поняла?
— Догадливая. И мне больно, если это тебе, конечно, интересно.
— Потерпишь.
— Сереж… — это встревоженная Ксения.
— Молчи, женщина. Не видишь, судьбу этого цыпленка клыкастого решаю.
Забавно. И этот туда же! Папа меня всегда так называет — цыпленок. Из-за золотисто-рыжих волос. Вот правда никогда клыкастым… Серега внимательно изучает меня и переходит к новым вопросам:
— Где с ножиками так управляться научилась?
— В детстве еще. Отец учил.
— А кто у нас отец?
Отвечаю честно:
— Клоун.
— Ну да! Конечно! В России все клоуны до одного — а их, понятно, до фига — дочерей буквально с рождения обучают метать ножики в вооруженных головорезов. Потому-то у нас и жизнь вся такая интересная. Если уж врешь, то ври как-нибудь поумней.
— Да не вру! Сейчас клоун. Пил он одно время сильно. После гибели матери… Руки дрожать стали. А до этого всю жизнь работал номер с ножами. Метал их в цель или втыкал вокруг ассистентки.
Ассистенткой всегда была моя мама. Но об этом рассказывать не хочу. Лишнее. И слишком дорогое, интимное для меня. Для нас с отцом все, что связано с мамой, вообще материя болезненная. Ее смерть подкосила нас обоих.