Отчего-то на глаза навернулись слезы – она промокнула их пальцем в перчатке и покосилась на Рудольфа – он наклонился вперед, с жадностью впитывая малейшее действие со сцены. Сведенные на переносице брови, поджатые губы, глаза, влажно блестящие в потемках, пальцы, что крепко ухватились за обитый бархатом подлокотник – все в его образе говорило о том, что он был сейчас не здесь, ведомый музыкой.
А ведь они с Себастианом совсем не похожи, подумала она отстраненно.
Интересно, что он для нее приготовил? Ждал ли, когда они вернутся? Или был занят своими делами? Могли ли они у него быть?
Регина моргнула и снова вернулась в зал – за размышлениями она упустила несколько минут.
Чертов хитрец, он все-таки заставил ее думать о себе прямо во время свидания с Рудольфом!
Чтобы отвлечься, она скользнула рукой между предплечьем и боком Рудольфа, и так и замерла, отдавшись во власть Валентины – ее голос то становился тонким, ломким, как первый лед на озере, то ширился и многократно усиливался, как бурный поток, сносящий все на своем пути. Она была огнем, сжигающим поселения – и в следующее мгновение становилась нежностью первых весенних цветов. Свет играл на камнях, покоившихся на груди и шее, и на ее белом лице – темные глаза с макияжем, и кроваво-красный рот горели ярче тысячи свечей.
Регина пропала, утонула, рассыпалась на множество осколков под ее ногами – Валентине оставалась какая-то жалкая пара сантиметров до края сцены, но она не обращала на это никакого внимания – двигалась вдоль кромки так легко, будто шла по широкой мостовой.
Она пела, и вела Регину за собой – туда, где не было ничего больного, где не было ничего страшного – только свет и первые ростки еще пока робкого, но любопытного счастья.
Регина очнулась, когда зал начал оглушительно рукоплескать. Кто-то выкрикнул «королева!», и Валентина рассмеялась – ее было почти не видно за десятком букетов, норовящих выскользнуть из рук. Остальные лежали на сцене, белые и розовые, большие и маленькие, и она кланялась, почти утыкаясь в них лицом. Рудольф поднялся вслед за остальными и захлопал, улыбаясь. Регина поднялась тоже и только потом поняла, что ее лицо мокрое от слез. Она растерянно коснулась щеки ладонью – Рудольф заметил это и повернулся. Его глаза были красными.
– Это было… я не знаю, как описать, – пробормотала она, принимая протянутый платок.
Рудольф обнял ее за плечи.
– Да, это было прекрасно.
После был фуршет в честь дивы – пирамиды из розового шампанского опасно покачивались то тут, то там, официанты в белых ливреях разносили закуски и забирали опустевшие бокалы, а впечатленные сливки города сбивались в группки, обсуждая только что случившееся представление.
Регина положила в рот клубничину в шоколаде и запила, блаженно прищурившись. Рудольф рядом с ней качал в руке стакан с виски, удовлетворенно улыбаясь, слушая ее возбужденную болтовню.
– Восхитительно! – в очередной раз повторила Регина, взмахнув рукой и едва не расплескав шампанское. – Надо послать ей цветы! Где мой телефон… Кажется, я забыла его дома. Надо же…
– Я уже послал, – остановил ее Рудольф, лениво улыбаясь. – Огромную корзину алых роз.
– Банальщина, – протянула Регина, скорее дразня, чем всерьез возмущаясь.
Рудольф пожал плечами.
– Нестареющая классика. Тебе нравится твой день рождения?
– О да! – воскликнула Регина, прожевав вторую ягоду – после музыки и алкоголя у нее разыгрался аппетит. – Лучший день рождения в жизни!
Рудольф просиял, не обращая никакого внимания на взрывы смеха, доносящиеся со стороны – гости вечера медленно, но верно пьянели. Регина от них недалеко ушла – ягод определенно было недостаточно. Но кажется, он совсем не возражал – в его глазах читалась только радость.
– Знаешь, я успела немного почитать о Валентине в программке, пока ты отходил. Оказывается, она одна из величайших оперных исполнительниц. Странно, что она вообще приехала с новым концертом в наше захолустье.
Рудольф улыбнулся – неожиданно застенчиво.
– Что же, могу признать – уговорить ее заняло действительно много времени. Городской совет практически сошел с ума, пока торговался с ней за гонорар. Но это того стоило.