Быть любимой Рудольфом оказалось слаще, чем съесть за один присест ведерко мороженого.
Семейное древо Блэквудов оказалось не слишком-то большим – всего шесть поколений. Может, Себастиан больше не знал, или же посчитал, что этого хватит – Регина не собиралась вызывать его и вытряхивать объяснения или дополнительную информацию, прекрасно понимая, что позже объясняться придется уже ей. Ночью Себастиан согласился с ее нежеланием обсуждать случившееся, но это не значило, что он забыл об этом.
Она могла бы не доводить ситуацию до такого исхода. Могла попробовать свести все в шутку. В конце концов, могла оттолкнуть его. И не только не сделала ничего из этого – еще и ответила, кинувшись в безумие вместе с ним!
Утро с Рудольфом заставило сжаться все ее сомнения, спрятаться в темный пыльный угол ее души. Но потом он ушел в кабинет, и Регина осталась предоставлена сама себе – и была на блюде подана собственным мыслям. И уж они знали толк в том, как укусить ее побольнее.
Был бы Рудольф так мил, если бы узнал, что они наделали?
Регина подозревала, что знала ответ, и все равно не могла найти в себе сожаление. Вину – да. Но не сожаление.
Она завозилась, кутаясь посильнее в толстый кардиган, выданный Элоизой из неизвестных запасов – наступили сильные морозы и в доме ощутимо похолодало. Отопление уже было выкручено до максимума, и экономка обещала, что скоро станет комфортно, но пока Регина нещадно мерзла и старалась приткнуться туда, где не сквозило от окна и не было много открытого пространства. Голубая гостиная для этого подходила просто отлично – небольшая и с маленькими окнами, она к тому же могла похвастаться затопленным камином, от которого шла потрясающая волна горячего воздуха.
Наконец, когда пальцы рук перестали зловеще отливать синевой, она прищурилась, проклиная садящееся зрение, и погрузилась в чтение.
Плотный лист бумаги не был заполнен даже на половину – некрасивый неразборчивый почерк, острые стрелки и даты рождения под каждым именем. Все начиналось с Рудольфа и Марисы Блэквуд – Регина уже была с ними знакома, а потому не удивилась. Как оказалось, Мариса пережила своего супруга, свернувшего шею при падении с лошади, всего на два года – Рудольф упоминал, что она умерла от тоски, не справившись с потерей.
Стрелки сообщали, что они оставили после себя четверо детей – старшую Элизабет (Себастиан подписал в скобках, что она умерла бездетной), двоих мальчиков, умерших еще до восьми лет, и Юстаса – тот обогатил семейство аж на троих детей: Фредерика, который снова умер ребенком, Кристину, под которой не было даты смерти, и Себастиана, от которого вниз шло продолжение рода.
Тетя Бриджет была права: как-то у них не ладилось. Обычно богатые семьи старались оставить побольше наследников, чтобы не потерять свое состояние. Здесь же потомков было мало. Хотя, каждое поколение явно старалось. У Себастиана родились две дочери, Эмма (опять без даты смерти) и Виктория – бабушки тех Блэквудов, которых Регина знала лично. И уже от Виктории и супруга Эрика, взявшего ее фамилию, шла одинокая черта к Виктору – единственному сыну, умершему в шестьдесят три года.
Регина сложила лист вдвое и покусала губу, размышляя. Без лиц, без эмоций, эти имена и люди казались несуществующими, она не могла их представить, не могла прочувствовать и отыскать отголоски душ в огромном особняке – тонкие полупрозрачные нити было невозможно найти.
Вот если окунуться хоть немного в их жизни, в то, через что они проходили, было бы намного проще. Но где их искать… и какие приемы для этого использовать.
Чертова сила, которой она обладала столько лет, манила – но оставалась за толстым стеклом, как на витрине в магазине. Был ли у нее молоток, чтобы разбить это стекло? Или можно ли было врезать там дверь?
В день, когда Регина показала Рудольфу семью, лаяли собаки. Себастиан сказал, что они остались в псарне Юстаса, вместе со своим хозяином. Может быть, если поискать там, что-нибудь найдется?
Она встала, подошла к окну и отодвинула край бархатистой шторы, выглядывая на улицу – целая армия дворников вычищала двор и подъездную дорожку. Их лица были красными, над высокими воротами курток поднимался густой пар, а гул снегоуборочных машин и стук сталкивающихся лопат было слышно даже через толстый стеклопакет.