Тогда она оставалась вынужденно сильной, потому что была единственной, кто мог позаботиться о ней. Но теперь она просто разваливалась на куски.
Регина зажмурилась в надежде забыться сном, но он не спешил: она словно плавала в чем-то тягучем, никак не проваливаясь в черноту.
Сквозь температурное марево доносились шорохи дома. Может, это была Элоиза или кто-то еще – но к ней никто так и не вошел. Это было к лучшему.
Серена была права – она и правда совсем не думала о последствиях. Себастиан говорил то же самое.
В таком состоянии она провела какое-то время: то постепенно отплывала в дымку дремы, то тяжело вываливалась в реальность, попив воды из стакана. И только когда лба коснулись теплые пальцы, она открыла глаза и проснулась окончательно – в вечерней полутьме над ней склонился Рудольф.
Регина подслеповато прищурилась, пытаясь найти в его лице хоть что-то – но казалось, Рудольф был только обеспокоен. Галстук с расслабленным узлом болтался поверх рубашки, а рукава пиджака измялись, будто он весь день их закатывал.
– У тебя температура, – сказал он тихо. – Как ты себя чувствуешь?
Регина завозилась, отлепила от спины мокрую футболку. Снова хотелось пить.
– Дерьмово, – призналась она, но Рудольф и сам это видел.
– Я отвезу тебя в больницу, – он присел на край постели, нашел под одеялом ее руку и крепко сжал.
– Это просто температура, – возразила Регина, садясь и поднимая подушку выше. На висках подсыхал пот, и она убрала со щек мелкие кудри.
– Нет, – твердо произнес Рудольф. – Давай ты переоденешься, и я тебя отвезу.
Регина вздохнула и плотнее закопалась в одеяло – даже влажное, оно было милее промерзшей улицы.
– Послушай, я понимаю, почему ты так переживаешь. В конце концов, – она помедлила с продолжением, – я видела смерть Вероники собственными глазами – так, будто была там, в машине. Я помню, что ты не довез ее. И в этом не было твоей вины. Но пойми, я не больна так серьезно, это обычная простуда. Со мной все будет хорошо, просто дай мне пару дней.
Он скривился, как от зубной боли. Хватка на руке стала крепче.
– Она тоже так говорила – не парься, это просто хандра. Я не могу на это смотреть. Не могу тащить очередной гроб на кладбище, понимаешь?
– А ты не предполагаешь, что у нас получится хороший конец? – парировала Регина, стараясь быть нежнее. – Не думаешь, что у меня все получится? Я знаю, что делаю, я знаю, с кем имею дело, и я защищаю себя. Ты мне веришь?
Он долго молчал, глядя прямо ей в глаза. Потом щелкнул выключателем, погружая спальню в мягкий свет ночника и забрался на постель, скрещивая руки на груди.
– Тогда я останусь здесь. И даже не вздумай меня прогонять.
У нее отлегло от сердца – Рудольф, даже если и сердился, решил отложить это на потом.
– Слезай, – велела она, принимаясь неуклюже выбираться из-под придавленного одеяла. – Постель мокрая, я хочу сменить белье. И тебе бы не шастать поблизости – вдруг я заразная?
– Брось, пойдем в нашу спальню, – отмахнулся он. – Нет ничего такого, с чем бы не справился мой иммунитет. В конце концов, я пью витамины.
– Да, и проспиртовываешься каждые выходные, – хрипло хохотнула Регина, следуя за ним – спорить не было никаких сил, а там было великолепное сухое одеяло и остальная чистая одежда.
– Я и тебе налью, если это поможет, – Рудольф придержал двери, и она проскользнула под его рукой, отмахиваясь:
– Пожалуй, пока я попью какие-нибудь отвары от кашля.
– Ты справишься там? – спросил Рудольф, принимаясь расстилать постель, пока Регина направилась в ванную, намереваясь смыть с себя липкость и почистить зубы. Регина угукнула, но запираться не стала – мало ли что. Наскоро ополоснулась, подрагивая от холода, ползущего по плечам и спине, и скоро вернулась, замотанная в пижаму и рудольфов халат, шаркая его же тапочками.