Выбрать главу

– Туда не войти!

Рудольф моргнул, приходя в себя. Наконец он увидел шланги с хлещущей водой – она лилась в окна на обоих этажах, в провал двери, капала на камень и казалось, ничем не помогала.

– Наши люди уже туда вошли, – сообщил спасатель, увидев искру понимания в его глазах. Рудольф сбивчиво кивнул, опуская руки – хватка на его плечах разжалась, и он встал ровнее.

Во двор вползла третья пожарная машина – змеи шлангов тут же устремились вслед за предшественницами, и несколько мужчин ринулись в постепенно сдающийся огонь.

Из черного смрада, валящего через подоконник гостиничного окна, чьи-то руки передали бессознательное тело, потом еще одно – и наконец третье.

У Рудольфа запнулось сердце.

Тела опустили на каталки. Приросший к месту, Рудольф наблюдал, как медики принялись проверять пульс, слушать дыхание, потом начали светить фонариками в глаза – по очереди в один, потом во второй.

Он не мог стоять в стороне, и потому поплелся ближе, поддерживаемый неизвестно откуда взявшимся Питером.

Они лежали спокойно – пожалуй, как никогда не лежали. Их безмятежные лица перепачкались копотью. Черные пальцы Басти блестели кровью от содранных ногтей. Руки близнецов безжизненно свесились с края кушеток, и почти соприкасались.

– Они, – начал Рудольф и задохнулся. – Они…

– Мне жаль, – скупо обронил доктор и опустил веко, закрывая Себастиану глаз.

– И не реанимировать? – зачем-то уточнил он, хотя уже знал – видел.

– Уже поздно. Наступила биологическая смерть.

Этого не могло быть. Это же Басти, его чертов драматичный братец – он просто не мог быть мертвым.

Рудольф отпихнул доктора прочь, вцепился Себастиану в плечи и затряс, повторяя:

– Басти! Придурок, вставай! Черт тебя подери, Япония! Ты собрался в Японию!

Его голова ударилась о кушетку, еще и еще.

Питер схватил его за пояс в попытке оттащить – Рудольф саданул ему локтем и взвыл, но он не отпустил, и держал до тех пор, пока спасатели не забрали тело из его рук.

Через белую пелену мутнеющего сознания Рудольф увидел, как их упаковывают в захрустевшие на морозе мешки. Он не мог отвернуться.

Рев пламени пропал, как не бывало – остался лишь хруст.

Так же звучал крошащийся наст под ботинками. Все детство они с Басти носились по заснеженному саду, выскакивали на ледяную гладь болотистого пруда, таящегося среди ив, и играли там, доводя нянек и уже полусумасшедшую бабушку до ужаса. Они умоляли их вернуться, но Басти только шкодливо улыбался и бежал дальше, оскальзывался, падал, поднимался и опять бежал, оставляя их всех далеко позади.

Рудольф всегда бежал за ним.

Однажды весной он провалился под лед. Топал ногами, хохоча – и вот уже барахтался в ледяной воде, визжа и крова кулаками тонкую хрупкую корку. Там было неглубоко, всего по пояс – но Рудольф чуть с ума не сошел, пока вытащил его и убедился, что все в порядке.

Мешки хрустели, как лед, как наст, как чипсы, которые они ели в игровой комнате, запивая пивом и смеясь над дурацкими шоу. Хрустели, как бант на крыше подаренной машины, когда Себастиан срывал его, подпрыгивая от восторга.

Что-то холодное коснулось губ, вырвав из воспоминаний – это Питер пытался его напоить. Пахло лекарством.

– Нет, – выдавил он сухо, отошел обратно и расстегнул пакет, а после вцепился в руку Себастиана своей.

Его маленький братишка пострадал. Рудольф не успел его спасти, даже не знал, что его надо спасать. Не приехал на прощальную вечеринку. Он будет рядом хотя бы теперь.

Он неподвижным истуканом стоял там до тех пор, пока не потушили пламя. Спасатели смогли пройти дальше и вынесли с собой еще два тела – уже упакованные.

С угла пакетов капала вода.

– Кто это? – вяло спросил Рудольф.

Питер отошел на несколько минут, переговорил с кем-то – Рудольф не видел, не хотел видеть.

– Нужно будет проводить опознание. Они сильно обгорели, мистер Блэквуд.

– Это, наверное, мама и папа, – сказал он как-то отстраненно, хрипло. Перехватил коченеющие пальцы покрепче и добавил. – Прислуги в это время дома нет. Она не остается на ночь.

Дальше были полицейские. Они давили из Рудольфа ответы так же, как он сам давил сок из апельсинов рано утром – тупо и настойчиво, забрызгивая все вокруг.