– Ладно.
Что толку упираться? Ему действительно незачем оставаться, даже если это его дом. Что тут теперь было? Стены, пепел, скрипящие потолки, да паркет, вспухший от воды.
Рудольф моргнул раз, второй, и тяжело встал на ноги, не замечая, как положил фляжку мимо кармана.
– Я вас отвезу.
– Ладно, – снова ответил Рудольф, выполз на крыльцо, послушно забрался в машину и заснул, едва его голова коснулась подголовника на заднем сиденье.
Раньше он никогда не оставался в отеле надолго. Мог привезти сюда даму для приятного вечера, или просто скрыться ненадолго, когда все доставало, но не больше.
При всей обеспеченности он даже не потрудился купить себе отдельные апартаменты – да и зачем? В огромном доме было полно места, реши он обзавестись собственной семьей, им бы точно нашлось, где разместиться. В особняке жило столько поколений Блэквудов, что Рудольфу и в голову не могла прийти мысль о смене места жительства.
И вот теперь у него не было никакого дома, кроме люкса в отеле.
Наутро Питер привез ему новую одежду – рубашки, брюки и свитера были предусмотрительно вынуты из хрустких пакетов и уложены в сумку. Рудольф на это ничего не сказал, только равнодушно сбросил все на диван, затем запинал коробки с ботинками под журнальный стол и вернулся в спальню, под еле слышное бормотание телевизора и его синеватый свет – окна были наглухо зашторены.
Он много спал – куда больше, чем бодрствовал. Сны ему не снились, и под веками была только густая темнота, куда он был рад провалиться, чтобы на несколько часов просто пропасть, не существовать. Но наступал момент, когда сознание выскальзывало из спасительной ваты, и тогда Рудольф, морщась, поднимался, не понимая, зачем. День давно перепутался с ночью, и Рудольф не знал, не хотел знать, что ему делать.
В гостиной на столе высились коробки с едой из доставки – Питер раз за разом отправлял к нему курьера из ресторана, и Рудольф честно его встречал, засовывая в ладонь мелкую купюру чаевых, но ел в лучшем случае раз в день, и то без аппетита, механически складывая в молчащий желудок что-то без запаха и почти без вкуса, а потом шел обратно в спальню, чтобы снова зарыться в одеяло. Не смотрел в экран, не смотрел в телефон, просто сильно зажмуривал глаза и ждал.
Какой их разговор был последним?
Рудольф тасовал свои воспоминания, раскладывая их так и эдак, но никак не мог вспомнить. Они разговаривали каждый день, обмусоливали множество вещей – и важных, и глупых. Но каких именно? Сказал ли он хоть кому-то из них о том, как сильно они важны? Как сильно он их любил? Знали ли они это?
Мысли не слушались, из послушных псов превратились в вспугнутых крыс.
Он мог бы спасти их – но вместо этого рылся в документах, проверяя очередную выгодную сделку. Тем вечером семья Блэквуд обогатилась на несколько миллионов – и потеряла все.
Иногда он слышал, как в номер номера скреблась уборщица, но одна лишь мысль о том, что ему придется покинуть свое заточение, чтобы позволить ей навести порядок, приводила в ужас, и тогда он прятал под подушку тяжело пульсирующую голову, в ожидании, пока она сдастся и уйдет.
Только одно оставалось неизменным – кипяточный душ. То ли он надеялся смыть всю боль, то ли надеялся сам раствориться и стечь в трубу, но душ был ежедневным и обязательным. Там он тупо стоял под струями воды, прислонившись к стене, слушал плеск и ничего не думал. А потом однажды вышел, пока заматывался в халат, зацепился глазами за отражение в зеркале, и не поверил тому, что увидел.
Его темные волосы были испещрены тонким серебром. На висках, на макушке, на челке – седые волоски были повсюду, и даже выступали на начинающей отрастать бороде. Рудольф подергал себя за мокрые пряди, убеждаясь, что ему не показалось. Они действительно были там. Раньше он думал, что они отрастают с нуля, но, оказалось, это могло случиться и по-другому.
Отец не поседел до конца и в шестьдесят.
Рудольф оставался в отеле до тех пор, пока не перестал засыпать каждый раз, когда голова касалась подушки. Потянулись длинные ночи, которые удавалось победить только после таблетки снотворного – но от лекарств его голова становилась еще тяжелее, еще больше болела.
И тогда Рудольф подумал: может, стоит вернуться. Может, он может войти в офис и что-то там сделать. Хотя бы немногое.