Она была бледна – пожалуй, даже слишком, и оттого голубые, стеклянные глаза, казались еще ярче. Темные волосы были собраны в две косички, и непослушные короткие кудряшки выбились из прически и еле заметным облаком колыхались над головой. В тонких маленьких пальцах вилка была похожа на весло. Девочка медленно ела, не обращая внимания на беседу соседок – даже не шевельнулась, когда одна из них пихнула ее и попросила что-то передать.
– Что это за девочка? – спросил Рудольф. Директриса, сидящая напротив, обернулась, чтобы посмотреть, и сказала:
– Мало с кем дружит. Но очень умная. Занимает призовые места на конкурсах по шахматам. Хотите познакомиться?
Рудольфу было все равно на ее призовые места – он познакомился бы с ней в любом случае.
Неожиданно девочка подняла глаза от тарелки и, прищурившись, посмотрела на его в ответ – так, будто услышала их разговор с первого до последнего слова.
– Да, – услышал он собственный голос со стороны.
– Вы уверены, что не хотите выбрать ребенка помладше?
– Я не смогу справиться с маленьким ребенком, – честно признался Рудольф. – Я понятия не имею, как о них заботиться.
Его сестры были младше на семь лет, но он никогда не видел, чтоб его мама была утомлена заботой – в конце концов, за ней всегда следовало несколько нянек.
– Ей двенадцать. Достаточно взрослая для усыновления. Ее мнение будет учитываться, и если она не захочет, то мы будем вынуждены вам отказать.
– Я понимаю. Пусть будет так, как будет.
После этого ему в горло больше не влез ни единый кусок.
Когда закончился обед, его повели в небольшую комнату отдыха – и когда спустя несколько минут воспитательница привела девочку, Рудольф уже успел разогнать свое сердце до уверенной тахикардии. Ему было страшно, даже жутко – но в хорошем смысле.
Маленькая незнакомка смотрела на него исподлобья, чуть настороженно – и все равно с любопытством. Рудольф позволил себе посмотреть на нее в ответ, дергая губы в нервной тонкой улыбке.
– Вероника, познакомься, это мистер Блэквуд.
Рудольф протянул руку и слабо сжал холодные пальцы – они полностью скрылись под ладонью.
– Просто Рудольф, – попросил он и добавил. – Привет.
– Привет, – повторила Вероника.
Похожа на куклу, дошло вдруг до Рудольфа. У матери была огромная винтажная кукла, заказанная откуда-то из-за границы, и она выглядела точь-в-точь – но была живая. А еще испуганная, понял он, видя, как она оглядывается на дверь, за которой тут же скрылась воспитательница, оставляя их наедине.
Вся его решимость куда-то испарилась. Что он вообще здесь забыл? С чего решил, что может предложить этой девочке, Веронике, хоть что-то? Она была сиротой без своего дома – и он просто бесцеремонно пришел и собирался что-то с этим сделать, понятия не имея, как правильно.
Но он хотел – черт возьми, он действительно этого хотел, иначе не приехал бы во второй раз.
– Я не умею разговаривать с детьми, – сообщил Рудольф честно, когда девочка наконец повернулась, видимо, смирившись с тем, что никто не придет ее спасти. – Но, если ты скажешь, чего хочешь, я в следующий раз приду не с пустыми руками.
Настороженная, как маленький дикий зверек, Вероника дернула сложенными на коленях руками.
– Все-все? – уточнила она зачем-то, нахмурившись.
– Все, что захочешь, – подтвердил он.
– А маму?
Он часто заморгал, застигнутый врасплох. Что он должен был сказать на это, если имел в виду угощения, игрушки, одежду – материальные блага?
Любой брошенный ребенок мечтал обрести семью. И в первую очередь – маму. А Рудольф на нее мало походил.
– Не знаю, как про маму, но папу могу. Если ты захочешь.
– Другие дети говорят про тебя, – перебила она его. – Говорят, твоя семья умерла. Это правда?