Поперхнувшись вдохом, он кивнул – что толку скрывать?
– Правда. И я хотел бы обрести новую.
– Про меня тоже говорят – что я странная чудила, – сообщила Вероника неожиданно доверительно.
– Я слышал, ты играешь в шахматы. Научишь меня?
Лед в ее глазах не растаял, не треснул – но как будто стал чуть тоньше, чуть прозрачнее. Рудольф с восторгом понял, что присматривается к каждому ее действию, к каждому наклону маленькой головы.
Вероника долго думала, теребя косичку, а потом ответила:
– Ладно.
Назавтра он приехал снова. А потом еще, еще и еще.
Рудольф не врал, когда говорил, что не умеет обращаться с детьми – он задавал ей не те вопросы, рассказывал истории с работы, в которых она ничего не понимала, не знал, стоит ли пошутить или лучше предложить еще одну конфету – но Вероника не обращала на это никакого внимания, и просто сидела рядом или напротив, терпеливо расставляла по полю фигуры после каждого его проигрыша, и начинала объяснять сначала с терпением, которое ребенку как будто бы было не свойственно. Рудольф был за это благодарен.
Не было никаких сомнений в том, что он заберет ее, как только оформление документов завершится – Рудольф смиренно пережил все проверки, все собеседования и освидетельствования, а когда Вероника дала заветное согласие на усыновление, и вовсе едва не расплакался от радости – но оставался вопрос в том, куда именно ее везти. И как будто бы было единственное правильное решение.
Спустя пару дней они вместе с Питером впервые вошли в апартаменты, приобретенные специально для Вероники – и немного для него самого.
Рудольф проверил каждую комнату, придирчиво рассматривая пол, потолок и идеально белые стены – квартира в скандинавском стиле без единой табуретки была удивительно пустой и безликой.
– Займись, – бросил он Питеру, выглядывавшему из открытого окна на улицу. – Найми хорошего дизайнера, ремонтную бригаду. И найди вторую бригаду, которая возьмется за восстановление особняка. Хватит ему стоять в таком состоянии.
– Вы хотите однажды туда вернуться? – спросил Питер, явно удивленный, хлопая створкой окна.
Рудольф пожал плечами.
– Это мой дом. Конечно, я хочу. Мы поживем здесь, пока его не отстроят, а потом переедем.
Он много думал об этом – стоило ли возвращаться туда, где произошло такое ужасное несчастье – но в итоге понял, что желает, даже жаждет снова переступить родной порог и оказаться в холле.
Сейчас, пока дом стоял практически в руинах, это было больно – так больно, что он вовсе не выезжал из города, чтобы не свернуть по привычке на изъезженную за столько лет дорогу, чтобы не увидеть то, что черным горелым пятном размазывалось по сахарной белизне снега. Но все это можно было восстановить. И быть может, тогда его боль стала бы меньше.
Питер прошелся по гостиной – в гостиной эхо казалось оглушительным.
– Я и предположить не мог, что своими словами подтолкну вас на такой шаг.
– Я и сам не думал. Но я благодарен. Спасибо, ты много сделал для меня за это время.
– В любое время, мистер Блэквуд.
Они кивнули друг другу, вместе вышли на лестничную площадку и защелкнули замок единственной двери на этаже.
Все вопросы действительно оказались улаженными в рекордно короткие сроки – Рудольф знал, что этому поспособствовала растроганная и впечатленная миссис Стивенс; впрочем, она яро отрицала любое вмешательство в судьбу Рудольфа и Вероники. Но он все равно знал, и был этому рад.
Благодарность вошла в его жизнь на постоянной основе. Он благодарил солнце, когда оно светило в пока еще незашторенные окна новой квартиры, обещая теплый весенний день; благодарил секретаршу за любую мелочь, через которую она выражала свою деликатную заботу; благодарил Питера за то, что он всегда был рядом, с легкостью пробивая толстую стену отстраненности. Птиц за пение в парке, где он полюбил гулять по вечерам, доставщика ужина, опередившего обещанное время, город за отсутствие пробок и еще много, много всего того, что раньше казалось ему маленьким и незначительным.
И конечно, он благодарил Веронику – за то, что она согласилась войти в его квартиру и стать частью его жизни. За то, что постепенно становилась к нему все ближе и ближе, хотя ей тоже было непросто. Рудольф успел наслушаться от воспитательниц историй о том, как потенциальные родители, не осознающие всей ответственности, приходили несколько раз, а потом исчезали, и не возвращались, оставляя ребенка растерянным и в слезах – снова брошенным.