Он и сам не понимал всей ответственности – но с каждым днем привязывался к ней все сильнее, и уже не то, что не мог – даже не допускал мысли о том, чтобы повернуть назад. Когда она, хваля за первый шах и мат, доверчиво прижалась к его плечу своим, сидя на подлокотнике диванчика, он прослезился, и едва сумел это скрыть.
В день, когда она должна была переступить порог нового дома, Рудольф так сильно нервничал, что напрочь позабыл заказать домой еды – и малодушно перепоручил это дело Питеру.
Вероника долго обнималась с воспитательницами: те возбужденно квохтали над ней и желали всего наилучшего. Рудольф в их прощание не лез – ему оставалось неловко стоять у машины, в которую уже были погружены все немногочисленные вещи.
Подумать только, у него теперь была…дочь? Он впервые попробовал это слово на вкус – неслышным шепотом. Оно отозвалось непривычной сладостью, растеклось по языку.
Наконец Вероника отлипла от рук, что столько лет заменяли ей материнские, развернулась и пошла ему навстречу, не оглядываясь.
Рудольф незаметно для себя выпрямился и ободряюще улыбнулся. Его губы дрожали.
Ехали в напряжении. Вероника молчала, и Рудольф тоже понятия не имел, что сказать. Им обоим предстояла совершенно новая, неизведанная жизнь – никаких путей для отступления, только вперед.
Рудольф пропустил ее первой – совсем как кошку в новую квартиру. Вероника немедленно разулась, аккуратно поставила ботинки в пока еще пустующую обувницу и неуверенно посмотрела на него.
– Может, посмотришь квартиру? – предложил Рудольф, занятый ее сумкой.
Она пожала плечами и неторопливо вошла в гостиную, с любопытством осматриваясь. Следующий за ней Рудольф увидел квартиру будто впервые, ее глазами.
Через большие окна с широкими подоконниками лился бледный свет пасмурного дня. Деревянный паркет чуть блестел свежим лаком, наполовину укрытый белым пушистым ковром. У стены стоял мягкий на вид серый диван, заваленный подушками – растительные мотивы на наволочках перекликались с зеленью цветов в больших горшках. Сбоку от него высился большой воздушный стеллаж с пока еще пустыми полками; Рудольф надеялся исправить это в ближайшее время. Несколько кресел с пледами на спинках, журнальный столик со столешницей из цельного древесного спила, интерьерные картины, прислоненные прямо к стене, большой телевизор и приставка дополняли картину.
– Нравится? – спросил Рудольф, пока Вероника жадно оглядывала пространство, не останавливаясь ни на чем конкретном.
– Ты здесь не живешь, что ли? – спросила она, чуть хмуря свои брови.
– Я переехал всего пару дней назад, – не стал лукавить он, поставив вещи у дверей одной из спален – самой красивой. – Так заметно?
– Дом не дышит, – последовал пространный ответ. Вероника чуть тронула лист раскидистой пальмы, выглянула в окно и повернулась к нему, глядя своим привычным снизу вверх взглядом. Там плескалось некоторое замешательство.
– Мы обустроим его вместе, как захочешь. Ладно?
Рудольф боялся услышать что-то в духе «нет, мне неинтересно». Боялся, что она вообще заявит, что ей здесь не нравится и она передумала, и вообще хочет обратно. Одна мысль об этом заставила его обхватить себя руками за ребра, будто он мог развалиться, только думая о подобном.
Но Вероника улыбнулась и кивнула.
– Ладно.
И то, что успело намерзнуть у Рудольфа под кожей, тут же растаяло.
Спустя пару часов, после разбора вещей и перетряски интернет-магазинов на предмет недостающих вещей (Вероника стеснялась, но все равно тыкала пальцем в то, что понравилось) Рудольф растерянно оглядел заполненные разными продуктами полки холодильника.
Питер постарался на славу: блестели под лампами бока авокадо, в контейнере дожидалась своего часа спелая клубника; упаковки йогурта были втиснуты прямо на дверцу. Несколько хороших стейков, разделанная курица, пачки сока, свежие овощи и еще множество, множество всего.
Он понятия не имел, что с этим делать. И вообще, что где находилось на кухне, кроме кружек и кофеварки.