– Разве?
О чем она говорила? Сейчас? Красиво? Она, должно быть, просто пыталась его приободрить.
Рудольф чуть наклонился, заглядывая ей в лицо, но тут же отшатнулся –глаза были совершенно стеклянными и такими льдисто-голубыми, будто кто-то плеснул в них жидкой акварели. Медленно Вероника поворачивалась то туда, то сюда, внимательно осматривая каждую стену, а потом долго вглядывалась в разбитый витраж и в дверной проем, ведущий в гостиную. Рудольф замер на месте, не решаясь побеспокоить – было в ней что-то жутковатое, что-то, чего он прежде никогда не видел.
Это продолжалось какое-то время; а потом она просто моргнула и вопросительно посмотрела на него, улыбаясь чуть потерянно.
– Что ты сказал?
Рудольф кашлянул.
Нет, он не станет об этом говорить. По крайней мере, пока. Но вот о другом молчать было нельзя:
– Почему ты так против, чтобы Элоиза приходила? И вообще, чтобы кто угодно приходил?
Он не ждал, что Вероника тут же ответит, но она, должно быть, помнила об их уговоре, потому что нахмурилась и сказала:
– Потому что не хочу, чтобы ты меня отдавал обратно.
– Но я не… с чего ты вообще так думаешь?
– Я не полезна. Все делают другие. Зачем я?
Так вот в чем было дело. Рудольф глубоко вдохнул, собираясь с мыслями.
Существовал ли правильный ответ для этого вопроса? У него не было под рукой интернета, чтобы забить туда запрос и получить результаты. Не было того, с кем можно было бы посоветоваться. Оставалось только быть искренним и честным – как и всегда.
– Ты мне не просто, чтобы наводить дома порядок и развлекать меня. Ты теперь – моя семья. И я не собираюсь никуда тебя возвращать. Мы с тобой живем вместе, и у нас все будет хорошо. Все уже хорошо. Я дам тебе все, что ты хочешь, все, что тебе надо. Просто потому что хочу этого.
Он вывалил перед ней это так, как чувствовал – сумбурно и сбито, запинаясь и спотыкаясь на каждом слове.
Вероника задумчиво пожевала нижнюю губу и уточнила:
– И даже родителей найдешь, если я захочу?
Нет, хотел ответить Рудольф. Я тебя им не отдам, хотел он выпалить. Они тебя не заслуживают. Но обещание уже было дано – и нарушать его было нельзя.
– Если захочешь, найду. А ты хочешь?
– Нет, – пробормотала Вероника, ковыряя шов на кармане куртки. Ее лицо вдруг сильно покраснело, и она, спотыкаясь, добавила. – У меня, вроде как, уже есть ты
У Рудольфа защипало в глазах, а из-под ног кто-то выбил землю. Он вцепился пальцами в собственные бока, пытаясь удержаться и не развалиться прямо у нее на глазах, но это не имело никакого смысла – руки ходили ходуном.
– Да, – вырвалось из него хрипящее. – Я у тебя есть.
Он больше не мог ограждать себя, охранять себя от боли, от страха потерь. Больше не мог сдаваться и тонуть в одиночестве, не мог погрязнуть в болоте отчаяния. Не мог – потому что Вероника была рядом, и ее маленькое лицо было совсем, совсем мокрым.
Он поднял правую руку, и она нырнула к нему под крыло, утыкаясь носом в бок.
И впервые ему показалось, что под ребрами у него больше не пусто.
Глава 24
Регина за свою жизнь встречала множество расстроенных людей – студенты, завалившие индивидуальный проект или экзамен, частенько приходили к ней, чтобы пожаловаться и получить поддержку. На такие случаи она хранила в сумке горсть конфет – обычно одной-двух хватало, чтобы сведенные к переносице брови расправились, и лицо смягчилось. И нужные слова сами шли на ум – взволнованному и опустошенному уже не ребенку, но уже не взрослому всегда было нужно немного – но искренне.
Она знала, как поддержать и помочь. Она делала это много лет.
Но сейчас что-то сломалось, какие-то шестеренки внутри не работали – она смотрела на сгорбившегося Рудольфа, медленно рассыпающегося над альбомом, и не находила в своей гулко пустой голове ни единого подходящего слова.
– Ну, – произнес он надтреснутым голосом. – Такого я не ожидал.
Его руки дрогнули так сильно, что едва не выронили альбом, но Рудольф удержал его, вцепившись в потрепанную кожу обложки, безотрывно глядя в лицо того, кто, все всякого сомнения, был его настоящим отцом.
И никакого теста бы не понадобилось – они были, как две капли воды. Такие же тонкие брови, лунная гладь глаз и крупные нервные ноздри – он будто был откопирован на ксероксе, лишь стал чуть старше.