– Я тоже рад. Хочется надеяться, что тем самым я положил начало потрясающей дружбе.
И как бы Регина ни отталкивала всех, кто пытался с ней сблизиться, она тоже надеялась, что именно он станет ее самым близким, самым дорогим человеком. После всего, что она пережила, она вдруг захотела, чтобы рядом с ней кто-то был – понимающий, не осуждающий. И хоть ей предстояло оставить его здесь и вернуться домой, вера в их возможную дружбу согревала ее сердце.
Они посидели в библиотеке еще немного, прежде чем вернуться в холл.
– Предлагаю поужинать, а потом продолжить. Или еще лучше: оставить часть дома на следующий раз.
– Ты хочешь пригласить меня снова? – пораженно воскликнула Регина, не сдержав эмоций.
– Ну разумеется! – ответил он так просто, будто она спросила про погоду. – Ты же не против?
Это выходило за все рамки приличия: мало того, что Регина наврала начальнице о своей болезни и теперь должна была обратиться в больницу за документальным подтверждением, так еще и Рудольф соблазнял ее совершенно бесстыдным способом.
Регина вздохнула и сказала, как есть:
– Я должна была уехать уже сегодня, и солгала начальнице, что заболела.
Рудольф, казалось, совсем не удивился.
– Ты не хочешь уезжать, не так ли?
– Не хочу. И мне нужна справка из больницы, чтобы подтвердить липовую болезнь.
– Я позвоню знакомому врачу, не беспокойся.
– На что ты еще готов пойти, чтобы задержать меня в городе? – шутливо поинтересовалась Регина.
Он на мгновение прижал палец к губам.
– О, на любые хитрости.
Регина замолчала на пару секунд, рассматривая его, и не находя ничего, кроме потрясающей честности.
– В таком случае, оставим что-то на следующий раз.
Со скрипом Регина призналась себе, что обрадовалась этому. Она искренне любила свою работу, студентов и все прочие составляющие, но почему-то сейчас мысль о том, что вот-вот придется вернуться, вгоняла ее в уныние. Спустя столько лет бесконечной, непрерывной работы она, наконец, распробовала, что такое приятные выходные, и попросту не могла от них отказаться. Тем более, что компания была потрясающая, так же, как и развлекательная программа.
Может быть, ей действительно не стоило постоянно отталкивать от себя людей при малейшей попытке сблизиться? Может, за столько лет она стала нормальной и ничего ужасного не случится?
Столовая выглядела так же роскошно, как и весь остальной дом – несмотря на темный цвет панелей, она не выглядела мрачно благодаря большим окнам, дававшим достаточно света, и свисающей с потолка старинной люстре с сотней свечей и хрустальными подвесками, которые использовались раньше, чтобы раздробить свет на тысячи искрящихся огоньков. Теперь, насколько Регина могла увидеть со своим зрением, пламя свечей было заменено на множество крошечных, но мощных лампочек.
Посреди столовой стоял огромный длинный стол из массивной древесины, окруженный такими же стульями. Прозрачный матовый лак не скрывал ни цвета, ни текстуры, и Регина аккуратно погладила столешницу, признавая благородный дуб.
– Ты занимался реставрацией мебели? – поинтересовалась Регина, когда Рудольф придвинул к ней стул, помогая усесться во главе стола, и сам устроился по правую руку.
– Да, приходится периодически все освежать. А если же ничего не исправить, я заказываю точную копию. Так было после пожара.
– И весь дом в едином стиле?
Он пожал плечами и набросил на колени хлопковую салфетку.
– Более или менее. Кому-то из семьи это нравилось, а кто-то вносил изменения в свое пространство.
В столовую неслышно вошла худощавая экономка преклонных лет с доброжелательным лицом – она несла огромное блюдо, источавшее умопомрачительный запах.
– Ох, Элоиза, ты вовремя! Познакомься, пожалуйста, это Регина Харриссон, моя подруга. Регина, это Элоиза, душа этого дома.
– Очень приятно, – сказала Регина. Женщина в ответ улыбнулась:
– Взаимно, мисс Харриссон. Рада вас здесь видеть, – и она осторожно водрузила блюдо на середину стола. От ее присутствия стало еще уютнее – она была как будто крестная мать, которой у Регины никогда не было. Наверняка она заботилась о Рудольфе куда больше, чем предполагают ее обязанности. Когда она смотрела на него, в ее светлых глазах мерцала преданная, нежная любовь, и ее было невозможно проглядеть.