Впереди Корделию ждал Виктор – весь в черном, кроме рубашки, с цветком в петлице, серьезный, как гранитная скала. Корделия улыбнулась ему – и он улыбнулся в ответ, скромно и мягко.
Вслед за священником она послушно повторила слова из клятвы, а потом теперь уже супруг поднял фату с ее лица, и на губы лег его взгляд – мутно-зеленый, как тенистое болото.
Отмечали шумно, с помпой – целый ресторан, полный гостей, большинство из которых Корделия никогда прежде не видела – сплошь знакомые и коллеги родителей и Виктора. Серьезные, статные господа и дамы, окутанные запахом бренди, сигар, и пудровых духов. Она умела быть собой в их обществе, потому что ее родители были такими же. Она чувствовала себя прекрасно, потому что училась быть там всю свою жизнь.
Виктор отвез ее в свадебное путешествие на острова, где они потерялись почти на месяц. Корделия, прежде не видевшая океана, была полностью очарована; бесконечная синева за узкой полосой белоснежного песка оставила на сердце неизгладимое впечатление.
Они просыпались, слипшиеся в объятиях, и шли купаться, потом долго завтракали, объедаясь местными фруктами. Кроме них, здесь больше никого не было, а это означало, что Корделия могла сходить с ума целыми днями, с воплями носиться по берегу, собирать полные корзинки ракушек и петлять по джунглям вместе с Виктором, смиренно следующим туда, куда она хотела.
Вполне вероятно, он мог достать звезду с неба, если бы она того пожелала – но ей было достаточно того, что у нее уже имелось – его беззаветная, элегантная и сдержанная любовь и внимание.
Они грелись в этом состоянии целый месяц, а когда пришло время возвращаться в город, к тому времени уже укрывшийся пеленой осеннего дождя, Корделия не смогла сдержать слез – это было настоящим возвращением из сказки в серый мир.
Потянулась семейная жизнь.
Никакой очаг хранить не пришлось – всем хозяйством железной рукой руководила мать Виктора, Виктория. Властная, суровая женщина, она не проявляла к Корделии никаких чувств – ни теплых, ни негативных, и не скрывала, что впустила ее в свою семью лишь ради продолжения рода. Ее супруг Эрик, ранее заправлявший бизнесом, давно отошел от дел, уступив все Виктору, и медленно сходил с ума от скуки, шатаясь по особняку.
Корделия за неделю изучила дом с крыши до подвала – она забралась в самые отдаленные уголки и комнатки, обследовала все пристройки и аллеи, пруд, лес и часовню. Новизна быстро закончилась – и вдруг с Виктором тоже все оказалось не так гладко.
Еще до свадьбы он предупреждал, что уделяет работе много времени, и со временем Корделия поняла, насколько – его не было дома целыми днями, и даже на выходных он подолгу сидел в своем кабинете, позабыв про весь мир.
По субботам к нему приезжали друзья на традиционный вечер покера. Они собирались в одной из гостиных за столом, распивали бренди и кофе, много курили и ставили небольшие суммы. Иногда Корделия с удовольствием присоединялась к ним за столом, и это было действительно здорово. Их не волновал ни ее юный возраст, ни некоторый недостаток знаний – они смеялись с ее шуток и охотно проигрывали свои деньги – удачные карты каким-то образом так и липли к ее маленьким рукам.
Но потом Виктор отменил один вечер ввиду занятости, потом второй, и мало-помалу они прекратились.
Спустя несколько месяцев она возненавидела и гулкие коридоры особняка, и продуваемые сквозняком окна в гостиной, и даже огромный, постоянно влажный от весенней сырости сад – все было ей не мило. Никакой болтовни с прислугой; вездесущая Виктория следила за этим, как коршун, и жестко пресекала любые попытки сблизиться с горничными и поварихами. Ее влияние было невозможно переоценить, здесь у Корделии не было никаких шансов: прислуга слушалась только старшую миссис Блэквуд, все в доме делалось исключительно исходя из ее пожеланий, и семья ходила строго по той линии, что чертила она.
Подруги тоже не приезжали: им хватило нескольких визитов, чтобы понять, что абсолютно все, кроме Корделии, им не рады. Да они и сами не всегда могли сдержать завистливые вздохи при виде дорогого убранства комнат. Они иногда виделись в городе за чашкой кофе, но это была уже не та нежная пансионатская дружба – ее время давно прошло.