Затхлый, застоявшийся воздух тут же ударил в нос и забил легкие, не давая вдохнуть полной грудью.
Помещение можно было назвать великолепным – идеально круглое, с легкостью вместившее в себя всех пришедших, оно было украшено отделанными мрамором колоннами, поддерживающими стеклянный купол. Между колоннами располагались каменные плиты с табличками. Регина скользнула взглядом по каменным ангелам, по морю живых цветов и наконец увидела, кого они хоронили. Мороз прошил ее насквозь и остался сковывать сердце.
В элегантном гробу лежала совсем еще девочка, ее волосы были того же цвета, что у ее спутника, и аккуратными локонами лежали на хрупких плечах. Тонкие пальчики покоились на плоской груди, а лицо было совершенно безмятежное, несомненно, отлично загримированное. Но Регина уже знала, что над телом витает тонкий сладкий запах, который нельзя ни с чем спутать. Она его пока еще не чувствовала, но уже знала – это было неизбежно.
Они всегда пахли.
Вероятно, мужчина, до сих пор жавшийся к ней, был родственником умершей. Он неотрывно смотрел на гроб и по цвету слился со стенами склепа. Его красивое, гладко выбритое лицо исказила мука – казалось, ему было физически больно стоять здесь.
В горле Регины заклокотала жалость. Кем ему приходилась эта девочка? Сестрой или дочерью? Она перебрала в уме все немногое, что знала о семье, и на ум всплыло только то, что публиковали местные газеты: Блэквуды пожертвовали большую сумму больнице, Блэквуды открыли очередной филиал компании, трагедия в семье Блэквудов. Точно. Их семья пострадала в какой-то трагедии, подробностей которой никто не знал. Это случилось уже после ее отъезда из города, но жители судачили достаточно долго, чтобы в один из визитов сюда она об этом узнала.
Память подбросила фотографию с первой полосы, которую ей подсунул бармен одной из забегаловок, спеша поделиться сплетнями с приезжей – крупный план молодого мужчины, с залитыми слезами красными глазами, растрепанного и потерянного. Рудольф Блэквуд, единственный выживший, ставший наследником огромной компании.
Служба подходила к концу, и священник торжественно и медленно дочитал псалмы из Библии, покоящейся в сложенных лодочкой ладонях, а после обвел взглядом присутствующих и спросил:
– Кто-нибудь хочет сказать пару слов?
Никто не хотел; лишь когда кто-то подал знак закрывать гроб, мужчина вдруг рванулся вперед, вытащил что-то из кармана и бросил девочке на ноги, неразборчиво забормотав.
Регина снова вздрогнула, прижала к носу рукав куртки и задержала дыхание, борясь со слезами – подол платья был осыпан конфетти, а в угол гроба завалился крошечный плюшевый медвежонок.
Люди постояли еще несколько секунд и медленно потянулись к выходу – безликие, черные, как вороны. Ни на одном лице Регина не заметила слез. Рудольф – теперь Регина была уверена, что это он – стоял, снова прислонившись к колонне, и даже не пытался вытереть мокрые щеки. Регина растерянно заскользила взглядом по табличкам – сколько же народу здесь лежало? Дрожь снова пробрала ее от макушки до пяток, и она торопливо пошла к выходу, слыша, как отмерший Рудольф следует за ней, оставляя позади могильщиков.
Они оба практически выпали из удушающего помещения на ступени, и Рудольф снова споткнулся. Регина опять подхватила его и с беспокойством спросила:
– Вам плохо?
Он холодно усмехнулся, выпрямился и сказал:
– Там осталось всего одно место. Наверное, оно для меня.
– Что вы такое говорите, – пробормотала Регина, помогая ему подняться, второй рукой сражаясь с падающими с плеча сумкой и пакетом – стебли цветов нелепо торчали между ручек.
Он не ответил, только снова усмехнулся.
Тусклое солнце вдруг осветило их, прорвавшись из-за тяжелых туч, и она наконец ощутила, что замерзшее сердце потихоньку оттаивает, а ужас отступает. Никто так и не подошел к ним, и постепенно Регина поняла, что, по всей видимости, всем пришедшим было все равно на случившуюся трагедию, и они прибыли просто потому, что того требовали приличия.