Корделия вернулась в родительский дом. Он сильно изменился за эти годы, но остался таким же теплым и уютным, хранящим в себе воспоминания о счастливом детстве и трепетной юности. Правда, ее не встретил аромат фирменного маминого пирога.
Она похоронила ее со спокойствием в душе – отчего-то ей казалось, что мама присмотрит и за ней, и за детьми. И это приносило покой, даже несмотря на то, что сердце обливалось слезами.
Корделия осталась в ее доме на несколько дней, чтобы уладить все дела и погоревать в одиночестве. Дети дожидались ее в особняке вместе с нянями – ни к чему им было в этом участвовать.
Вечером она сидела на качелях в саду, гладила свой еще небольшой живот и думала: а может, забрать детей и остаться здесь навсегда? В конце концов, мама завещала ей все свое имущество, и после развода на ее счетах осталась хорошая сумма. Да и Корделия за рождение детей получила «гонорар», прописанный в брачном договоре. Они не пропадут в нищете, они будут жить хорошо. Дети смогут получить достойное образование, может, она сама найдет занятие по душе. Поймет, кто она такая, когда за спиной нет никого, кто мог бы на нее влиять.
Она просто поставит Виктора перед фактом, и ничего не станет объяснять. Что ему можно растолковать? Он не в себе, он тонет в работе, сколачивая состояние – как будто оно недостаточно большое. Ему стоило жениться на денежном мешке, уж к нему Виктор точно смог бы найти подход.
Укрепившись в решении, Корделия вернулась домой, чтобы выспаться – а утром под дверями ее ждал Виктор, совершенно трезвый, непривычно взволнованный и с букетом цветов.
– Прости меня, – взмолился он, роняя лилии на крыльцо, чтоб поймать ее руки в свои и покрыть лихорадочными поцелуями. – Прости! Я был таким идиотом! Я больше никогда тебя не обижу!
…Родились близнецы, маленькие и хилые, но кричащие так пронзительно, что не осталось никаких сомнений: они бойцы, которые выживут.
– Ты исполнила все мои мечты! – воскликнул Виктор, едва войдя в палату.
Уставшая Корделия, державшая на руках Серену, только улыбнулась. Теплые чувства по отношению к Виктору окончательно заглохли, и где-то в душе остывала жалкая кучка пепла.
Но детям нужен был отец – и она не могла лишить их его.
Мальчишки полюбили сестер беззаветно, всем сердцем – едва дождавшись, когда они начнут хоть что-то соображать, они, уподобляясь отцу, начали носить им букеты, сорванные в оранжерее и на клумбах, и по очереди читали сказки из толстых книжек, осторожно поправляя крошечное одеяльце.
Это было идеальное, счастливое время. Виктор наконец пришел в себя и снова окружил любовью свою семью; впрочем, Корделия сохранила в сердце немного недоверия по отношению к нему, и в любом действии сначала видела подвох, а уже потом радовалась, позволяя тревожному кулаку выпустить сердце из захвата.
Ясным осенним днем Корделия, устроившись в кресле под сыплющим листьями дубом, читала журнальчик, и лениво покачивала ногой люльку с малышками – они плотно поели и только что заснули, давая ей отдохнуть.
Издалека доносились веселые голоса; дворники убирали опадающие листья, собирая их в кучу. Это было бесполезное занятие – Корделия знала, что стоило им отвернуться, и эта куча будет раскидана Рудольфом и Себастианом, которые как раз где-то подозрительно притихли.
Осенний сад был так прекрасен, так чудесен – было что-то умиротворяющее в медленно засыпающей природе. Еще не остывший ветер трепал выбившие из прически волоски, щекочущие лицо, и доносил до носа аромат последних поздних цветов.
– Мальчики! Не вздумайте! – послышался испуганный женский голос.
Корделия поморщилась и перелистнула на следующую статью. Опять няньки не углядели за сорванцами.
– Мальчики! Себастиан!
В голосе было столько ужаса, что он хлестнул Корделию бичом прямо по спине; она подняла взгляд от журнала и похолодела.
Стоящий на перилах балкона Себастиан, крепко державший в руках огромный зонтик, прыгнул вниз, радостно вереща, рухнул на розовые кусты и скрылся под зонтом, что-то мяукнув.