Регина смутилась, и словно впервые увидела его на самом деле: все еще бледное лицо, огромные глаза с провалами зрачков, подрагивающие губы и руки.
– Боже, – пробормотала она, обнимая его – он тут же вмазался лицом ей в плечо и содрогнулся. – Извини меня, я совсем не подумала. Честно, она не придет, она потратила все силы. И даже если придет, я смогу нас защитить.
Она сидела, гладила его по спине, согревая острые позвонки, и прижимала к себе покрепче до тех пор, пока Рудольф не размяк, и не показал снова свое лицо – чуть разрумянившееся, смягчившееся. Страха в глазах больше не было – теперь там плясало что-то другое.
Он вынырнул из ее рук, как из пены волн, и принялся целовать, выплескивая все, что накопилось в сердце. Его теплые губы попадали по лбу, по скулам и бровям, по кончику носа – он двигался хаотично и быстро, рассыпая мелкие теплые поцелуи по каждой родинке на ее лице, до тех пор, пока она не начала хихикать, уроненная на кровать, и не обхватила руками снова – на этот раз, чтобы прижаться поближе самой и ответить наконец на поцелуй.
«Уехал в офис, срочные дела. Не стал тебя будить. Не делай ничего такого без меня и не скучай! Р.»
Регина повертела листик: в самом низу Рудольф пририсовал крошечное сердечко – острое, явно начерканное впопыхах – но это было именно оно, безо всякого сомнения. Должно быть, он все-таки отошел от того, что случилось прошлой ночью – стойкость его психики была просто великолепной. Или может, правда верил в то, что Регина способна их защитить. Хотя, он ведь мог и просто прятаться в привычной среде от внешних раздражителей – как делал Виктор в свое время. Все же он его воспитанник.
Вздыхая, Регина отправилась приводить себя в божеский вид – бессонные ночи не особо ее красили, подарив лицу сероватый оттенок и синяки под глазами. Пришлось наложить побольше консилера и добавить румяна, чтобы освежиться. Подумав, Регина даже добавила светлую помаду в попытке прикрыть шелушащиеся губы – вроде бы помогло. Но предательское серебро на отрастающих корнях волос скрыть было не так просто.
В этом элегантном доме ходить в чем попало казалось чуть ли не кощунством, потому, перебрав вешалки в гардеробной, Регина вытащила очередные широкие брюки, добавила кремовый джемпер и туфли без каблука – не хватало еще сверзиться с лестницы на шпильках. Ни к чему искушать судьбу сейчас, когда она стоит вплотную к разгадке.
Внизу было ни души – ни живой, ни мертвой – только откуда-то из задней части дома доносилось гудение пылесоса, да редкие указания Элоизы.
Регина зашла в кухню, забралась на стул и подперла ладонями тяжелую голову, тяжело вздыхая. После вчерашнего путь из спальни показался ей длиннее раза в три – усталость все еще ползала по каждой конечности, будто она тут не путешествиями по чужим жизням занималась, а таскала гантели по десять килограммов. Хотя, может быть, первое просто было тяжелее.
Тайны, бесконечные тайны – они прятались, как крошечные иголки в лебяжьем пуху подушек, совершенно невидимые до тех пор, пока не ляжешь на них затылком или щекой. Они отравляли Блэквудов, и Регину заодно день за днем, отсыревая, ржавея, попадая глубоко под кожу и двигаясь все дальше – к самому сердцу.
– Ну и что ты здесь заседаешь? – раздалось негромкое.
Регина подняла голову – Себастиан – конечно, кто же еще. Он стоял напротив, скрестив руки на груди, и выражение его лица можно было истолковать, как угодно. Регина выбрала не толковать вовсе – сегодня рыться в головах не было никакого желания.
– Отдыхаю, – честно сказала она и пожала плечами, пытаясь расслабить болезненно натянутые мышцы. Не помогло. – Все тело болит. Я рада, что у меня хватило ума не делать этого раньше.
Себастиан оперся руками на спинку стула, внимательно рассматривая ее лицо.
– Знаешь, – начал он неуверенно, – то, как это происходило… Эти мутные глаза, этот меняющийся голос, сила… Выглядело жутко.
– Это и ощущалось так себе, – призналась Регина. – Как будто…
Она замолчала, придумывая сравнение.
Как это было? Омерзительно. Отвратительно. Как сжать в кулаке горсть червей, как провалиться в трясину по горло, как во сне упасть с большой высоты, как… не было подходящего описания. Самое главное всегда творилось под ребрами – медленное шевеление всех органов, будто призрачные пальцы перебирали почки и селезенку и тыкали в желудок, пробуждая тошноту.