– Я могу проводить вас, – предложила Регина, подойдя чуть ближе. Старушка перевела на нее взгляд усталых глаз – совсем бледных, почти бесцветных. Сколько ей было лет, когда она умерла?
– Ты сделаешь это? – спросила она.
Регина кивнула и протянула ей руку.
Старушка отпустила Рудольфа. Его глаза были мокрыми, а грудь тяжело вздымалась. Регина нежно обхватила ее запястья и ободряюще улыбнулась.
– Думайте о том, куда хотите попасть.
Завеса за ее спиной окрепла; скрипнули, распахиваясь, ворота. Регина развернулась, ведя старушку за собой – та шагала медленно, но уверенно.
Она так и не смогла увидеть эти ворота, сколько бы ни пыталась; они все еще были сокрыты.
– Вы видите? – спросила она, и, дождавшись кивка, сказала. – Мне дальше нельзя.
Старушка двинулась было вперед, но в последнее мгновение остановилась и развернулась, глядя прямо на Рудольфа, который вытирал кулаком глаза.
– Мы ничего этого не хотели, – сказала она. – Ничего этого. Только тишины.
– Спасибо, – пробормотал Рудольф. – Спасибо.
Он снова уткнулся носом в собственный кулак.
Регина неотрывно следила за тем, как старушка отвернулась, пошла дальше и медленно-медленно растаяла среди солнечных лучей, льющихся из окна – или то был свет из распахнувшихся ворот Рая?
Стерев набежавшие слезы, она еще какое-то время смотрела ей вслед, а потом повернулась к теням, что, казалось, разом замерли. Злобы в них больше не было, и Регина ощутила, как в давным-давно истлевших сердцах загорелась надежда – как крошечный росток, пробившийся сквозь толщу асфальта.
– Может, кто-то еще желает? – предложила она несмело.
Впервые ей показалось, что завеса вовсе не холодная и не тяжелая – она больше не давила на нее, и больше не пугала и не причиняла боль, когда пропускала через себя душу. Впервые Регина узнала, что за ней скрывается тепло и обещание покоя.
Если бы она знала это восемь лет назад, быть может, ей было бы проще отпустить туда маму.
Кто-то совсем эфемерный и тонкий отделился от группы и неуверенно заскользил к ней, тревожа застоявшийся воздух. Рудольф встрепенулся, когда Регина встретила желающего на полпути и снова сопроводила к воротам, но ничего не сказал. Регина видела, как его губы дрожали.
А потом все повторилось.
Это было так странно – они колебались, как неспокойное море, до тех пор, пока кто-то один не выдерживал, отделялся от остальных и двигался к ней, сначала медленнее, а потом все быстрее. Замелькали перед глазами лица – худые и круглые, молодые и старые, четко различимые и практически невидимые – они тянулись к ней тонким ручейком, преодолевая сомнения, в поисках утешения и дороги к чему-то новому. Ее ладони давно уже замерзли, раз за разом встречаясь с новыми и новыми руками, но она не останавливалась и каждого, кто подходил, встречала ласковой улыбкой.
В какой-то момент Регина повернула голову – Себастиан стоял на пороге, прислонившись к косяку и скрестив руки на груди, и внимательно наблюдал за тем, как пустела столовая. Она улыбнулась ему и, дождавшись ответной гримасы, проводила очередную душу – вертлявую девчонку с изрытым оспинами лицом.
Толпа редела; с каждым новым силуэтом, исчезающим в солнечных лучах, Регина роняла по кирпичу с плеч, и в противовес накатывающей физический усталости распрямила позвоночник и отвела назад лопатки. То было облегчение – постепенное и долгожданное.
Рудольф все еще был здесь: он провожал взглядом каждого, кто направлялся к Регине. Должно быть, он боялся за нее, но в этом не было нужды – она чувствовала себя нормально. Возможно, даже лучше, чем несколько дней назад. И одна из причин этого все еще смотрела на нее через всю гостиную, и прямо сейчас показывала ей большой палец вверх.
Очередная ледяная ладонь выскользнула из ее руки и отправилась туда, где ей было место. Регина, не глядя, протянула ее снова, чтобы встретить кого-то еще – но больше никто не подошел. Она повернулась в одну сторону, потом в другую. Столовая опустела.
– Кажется, это все, – заметил Рудольф, тоже озираясь.
Регина пожала плечами. Она больше не слышала ничего такого, больше не чувствовала.
Должно быть, и правда, они все ушли – один за другим – благодаря той тени, той смелой маленькой старушке, которая повела их за собой, первой шагнув за черту, откуда их выдернули так давно и так надолго.