– Ну надо же… Должно быть, твои ночные разговоры пошли на пользу!
– Погодите, о чем вы? – удивилась Регина, вспоминая. – Вы хотите сказать, я говорила во сне? Рудольф не упоминал об этом.
Корделия удовлетворенно улыбнулась.
– Ну конечно, он промолчал.
Регина в нетерпении цокнула языком.
– Ну тогда вы скажите!
– Ты бредила, – сообщила Корделия. – Так уж вышло, что я стала свидетелем и невольной помощницей в избавлении от твоего недуга. И я слышала, как ты бормотала: звала Себастиана и Рудольфа, Веронику, а то и собственную мать, и постоянно повторяла, что умрешь здесь, и дом станет твоей могилой. Конечно, он не будет сообщать тебе о таких очевидных метаниях между ним и Басти!
Регина молчала, пристыженная. Что она могла сказать в свое оправдание? К Рудольфу стремилась вся ее душа, но сердце – сердце давно уже покоилось в руках Себастиана.
– Но мы отошли от темы, – продолжила Корделия. – В тот последний разговор, как ты, конечно же, знаешь, я в сердцах прокляла все семейство. И вечером того же дня случился пожар, и наши жизни были окончены. А потом я обнаружила себя, бродящей по коридорам. Я обрушила проклятие на наши головы – а материнские слова имеют огромную силу.
– Значит, вы полагаете, что именно вы стали причиной, – понимающе пробормотала Регина, глядя на нее – казалось, Корделия могла бы расплакаться, придя к таким выводам, но нет: она продолжала методично выполнять свою работу, и даже не дернулась.
– А как иначе?
– Но прежде это случалось и без таких слов. И если верить тому, что я увидела, у вашей семьи не было – простите, что я это скажу – шансов с самого начала. Может, у вас, но не у всех остальных.
– Ты хочешь сказать, – она позволила робкой, тонкой надежде просочиться в безжизненный голос, – что я могу быть невиновна?
Корделия вдруг сломалась: Регина могла поклясться, что услышала оглушительный треск, с которым разлетелась на куски ее маска. Глаза стремительно наполнились слезами, и щеки прочертили две мокрые полосы.
– В самом деле ты так думаешь? Я… – она вытерла лицо, не заметив, что оставила на нем зеленые разводы, и продолжила, – я думала об этом каждую секунду, день за днем. Я устала. Просто устала. Ты права, я дважды напала на тебя, потому что мне было страшно и стыдно. Ты раскопала то, что я никогда не хотела говорить Рудольфу. Ты узнала, что я прокляла собственную семью. И теперь говоришь мне, что я могу быть невиновна.
– Вероника и я пришли к одному выводу – это место действует, как воронка. Высасывает из жителей всю энергию, все жизненные силы и само желание жить. И чем больше людей оно забирает, тем голоднее становится. И знаете, сейчас я подумала вот о чем: если забрать у него все не упокоенные души, оно может потерять всю свою силу. В конце концов, я с помощью Рудольфа переправила старых жителей, и осталась только ваша семья. И Рудольф пообещал привести это место в порядок…
– Он пообещал?! Глупый мальчик! – в сердцах воскликнула Корделия, швырнув на стол последний букет. – Кто его просил разбрасываться такими словами!
От нее поползла удушливая волна дикой злобы; впрочем, Регина уже знала: Корделия просто до одури боится за него.
– Поверьте мне, я возмущена не меньше вашего; впрочем, он взрослый человек и прекрасно понимает все обязательства, возложенным им на собственные плечи. К тому же, я не оставлю его разбираться с этим в одиночестве.
– Уж постарайся, присмотри за ним хорошенько! В противном случае… – Корделия красноречиво замолчала.
– Не надо мне угрожать, – холодно бросила Регина. – Я никому из вас не враг, и в моих интересах приложить усилия, чтобы любимый человек был в порядке.
– О, в самом деле? – она вдруг сменила тон на куда более мягкий. – Прямо-таки любимый?
Регина вздохнула. Эта женщина была поистине двуличной, и даже не собиралась прикидываться кем-то иным. Впрочем, не то, чтобы она об этом не подозревала – Регина с самого начала знала, что Корделия готова перегрызть горло за своего первенца.
– Да, миссис Блэквуд, – подтвердила она, жалея только о том, что сообщает ей об этом раньше, чем самому Рудольфу. – Ваш сын мне небезразличен.
– Ну надо же… – протянула Корделия, повозила по столу секатором и мечтательно продолжила. – Несомненно, я хочу, чтобы однажды в этом доме стало шумно от живых, а не от мертвых. Хочу услышать детские голоса, топот ног по коридорам, визг игрушек и все то, что присуще нормальному дому.