Казалось, в кухне завелись черти – Регина только растерянно вертела головой, прижав ложку к губам, пока семейство самозабвенно собачилось, наращивая громкость. Впрочем, осенило вдруг ее во время очередной волны возмущений, они делали это не от злобы – для них то было скорее, как спорт, или способ общения. Они будто играли в теннис: подача, кто-то отбил, снова, снова – и так до тех пор, пока кому-то не прилетало очко на счет.
Они были ужасно шумными и хаотичными, язвительными и несдержанными.
А еще они были семьей.
У нее никогда не было ни братьев, ни сестер, но кто знал, вдруг это было нормой?
– Схожу-ка я за вином, – бормотнула Регина и поплелась в сторону двери, ведущей в винный погреб, незамеченная, как ей показалось. Однако, стоило ей щелкнуть замком, как вдогонку прилетело:
– Бери с самого правого. Там лучшее.
– Спасибо, Серена, – поблагодарила Регина, обернувшись и наткнувшись на мягкую, ленивую улыбку. Казалось, Серена была по-настоящему счастлива.
В погребе было потише, так что Регина не особо торопилась, прогуливаясь между стеллажей в поисках того, про который говорила Серена. Мягкий свет от бра разгонял темноту и тускло блестел на пузатых боках бутылок, не мешая рассматривать этикетки. Чего здесь только не было! Они могли бы беспробудно пить несколько месяцев, и все равно не опустошили все запасы.
Наконец добравшись до стеллажа, Регина бегло изучила ассортимент и выбрала красное вино – оно лучше подходило к мясу. Взяв в каждую руку по бутылке, она вернулась и немного постояла на лестнице, прислушиваясь – на удивление, шума не было. Это могло означать несколько вещей, и потому Регина поспешила наверх, а когда наконец потянула на себя дверь, то не поверила глазам: едва дыша, Рудольф замер над миской и медленно помешивал содержимое, а за его спиной столпились все остальные, внимательно наблюдая. Наконец он почерпнул немного на кончик ложки и отправил в рот, одобрительно мыча.
– Ну слава богу! – выдала Серена. – Она все-таки умеет готовить!
– Ты сомневалась? – возмутился Себастиан.
– До сих пор она ни разу меня не отравила, а ты признала это только сейчас? – вторил ему Рудольф, гневно потрясая ложкой.
Регина прыснула – четыре головы тут же повернулись к ней единым синхронным движением.
– Вы – нечто! – сообщила Регина совершенно искренне и с тихим стуком водрузила бутылки на стол.
– Ну, мы все-таки Блэквуды, – ответил ей Себастиан с поразительной для такой пафосной фразы застенчивостью.
Боже, она любила их. Она любила их чертовски сильно.
Стараясь отвлечь себя от жжения в глазах и медленно сбивающегося комка в горле, Регина взялась за чистку и нарезание груши – увлекшийся процессом разбивания комочков из муки Рудольф был временно потерян для общества.
Серена, чем-то шуршащая за спиной, вдруг подала голос.
– Я тут подумала… Ты столько лет уговаривал меня устроить выставку моих работ. Так вот, сделай это.
– Ты даешь добро? – пораженно уточнил Рудольф. Регина резко повернулась и успела заметить, как Серена развела руками в небрежном жесте, бросив:
– Сколько можно им пылиться? И добавила гораздо тише, застенчиво. – И можете повесить парочку в какой-нибудь комнате.
Себастиан пристально посмотрел на нее, а потом задумался, будто на что-то решаясь.
– Я так рад, что ты решилась! – воскликнул Рудольф. – Всем непременно понравится такая выставка.
Она дернула головой, то ли собираясь поспорить, то ли просто из вредности, но в итоге промолчала, теребя браслеты на запястье, а потом и вовсе ушла к Сесиль, которая, расположившись на своем месте, что-то рисовала, высунув кончик языка.
Раньше она не позволяла, – прошептал Рудольф Регине – его губы сухо коснулись уха. – Говорила, что это бесполезная мазня.
– Совершенно напрасно, – ответила Регина так же тихо. – Она великолепная художница.
– Ладно, – решительно обрубил Себастиан. – Тогда я тоже даю добро. Выпусти и мое.
– Разве ты не делал этого сам? – удивился Рудольф.
– Там столько написано в стол, ты удивишься. А прибыль пусть идет Регине на счет.
Ее рука дрогнула, едва не выронив нож. Что он такое выдумывал?