– Ты не можешь… – начала она, но он тут же погасил ее протест, отрезав:
– Я так хочу. От подарков не отказываются. И вообще, разве ты не занята делом? Не отвлекайся!
Регина перевела растерянный взгляд на разделочную доску.
Господи, он делал что-то сумасшедшее с ее утомленным сердцем. Казалось, оно не может чувствовать еще больше – но Себастиан с завидным упорством раздвигал его границы, превращая их во что-то несуществующее.
Было так нечестно, что вторая его половина принадлежала Рудольфу.
Себастиан заслуживал большего.
Она отмерла, почувствовав острый тычок в бок – Себастиан стоял рядом и смотрел прямо на нее.
– Хочешь палец отрезать или что?
– Нет, – ответила она хрупко и ломко, совладав с голосом. – Просто задумалась.
Рудольф за спиной тихо кашлянул, привлекая внимание.
– Что делаем дальше?
Регина обернулась.
Она не могла давать себе слабину – точно не снова – у него на глазах. Они все только-только помирились, ни к чему провоцировать на конфликт.
– Теперь нужно разогреть сковороду-гриль со сливочным маслом и положить туда мясо.
Он коротко кивнул и взялся за работу. Регина вернулась к грушам, а потом старательно выложила сочные кусочки на новый противень и залила тестом, чтобы после отправить в духовку и вернуться к салату.
Призраки больше не мешали; Себастиан присоединился к близнецам, и что-то старательно пририсовывал к кривой фигурке человечка на листе, который Сесиль отложила в сторону, занявшись другим. Серена раскрашивала большое кособокое дерево.
Напряжение ушло из воздуха; стало спокойно и тихо. Регина мирно закончила свою работу и присела на стул, убирая с лица выпавшие из прически пряди. Рудольф прижался боком к ее спине, положив пахнущие чесноком руки на плечи.
Почувствовать себя частью семьи стало вдруг так просто.
Ужин был готов – Регина только что выключила плиту и поставила сковороду на разделочную доску, чтобы мясо не пригорело – его сумасшедший запах заполнял весь первый этаж, однако у нее не было аппетита. Должно быть, у Рудольфа тоже: он выложил на большое блюдо пирог и теперь с отсутствующим видом на лице посыпал его сахарной пудрой.
С каждой секундой нервы натягивались все сильнее, еще немного – и они лопнут, как перетянутая гитарная струна. И будет больно.
– Где и как ты хочешь это сделать? – вывел ее из ступора глухой голос Рудольфа – он закончил и теперь стоял, скрестив руки и плотно прижав их к груди.
– Думаю, в доме будет лучше – ни к чему нам идти на кладбище.
Она не сказала, что так будет еще и проще – они будто уйдут куда-то далеко, в какое-то путешествие, а не растворятся среди крестов и могил. Не так жутко.
– А в остальном так же – я открою двери, и все.
Он медленно закивал – как китайский болванчик.
– Я не знаю, как пройду через все это.
Регина вздохнула. Хотела бы она его подбодрить.
– Мы сделаем это, держась за руки, милый, – пообещала она. – Мы сделаем это. И будем жить дальше, сохраняя о каждом из них добрую память.
Рудольф кивнул, открыл холодильник и поставил туда пирог, накрыв крышкой. Регина, помедлив, последовала его примеру.
Они не стали включать верхний свет, ограничившись лишь парой торшеров; теплые лампы разогнали по углам клочья темноты и придали немного уюта. Огонь в камине чуть трещал, разбрасывая красноватые отблески пламени на натертый воском паркет. Диваны, стеллажи, шторы, даже старый глобус – все здесь замерло перед тем, что вот-вот должно было случиться.
И люди – они уже были в гостиной – выстроились полукругом вокруг Регины и молча смотрели прямо на нее, смиренно и покорно ожидая своей участи.
Она медленно выдохнула, потеребила кольца в попытке снять нервный зуд – но это не помогло.
Рудольф подошел поближе. Его глаза влажно блестели, но он держался – такой красивый в своей подступающей скорби.
Сколько раз он испытывал это чувство неотвратимой, неумолимой потери?
Регина надеялась, что это был последний – она собиралась приложить для этого все свои усилия.
Она взяла его за руку, как и обещала, и он, решительно сжав пальцы, начал, твердо и спокойно: