– Всю жизнь я ощущал в доме чье-то присутствие, но никогда не видел ясно – до того, как здесь не появилась Регина. Она помогла мне увидеть вас, – его взгляд прошелся по Корделии и Виктору, ненадолго задержался на брате и сестрах. – И вас, – он посмотрел на остальных, стоящих чуть дальше. – Я всегда думал, что призраки – это души умерших людей. Однако теперь я понимаю, что призраки – это также вина и секреты, сожаления и неудачи. Боль и желания, непринятие себя. И они тоже следуют за нами день за днем, шаг за шагом – до тех пор, пока мы не примем их, не победим – или до тех пор, пока мы не сдадимся. Я думал, что со смертью путешествие заканчивается – но теперь точно знаю, что нет. И после такого долгого ожидания я надеюсь, что ваше продолжится хорошо. Я прошу прощения у всех, кого мог обидеть. Я люблю вас всех, даже тех, кого не знал. И, – он замолчал, собираясь с силами, – я вас отпускаю.
Регина, не оборачиваясь, протянула руку за спину – холод дверной ручки коснулся ее пальцев – уже почти привычно, как будто она делала это десятки и сотни раз. Коротко вдохнув, она потянула дверь на себя – и из-за нее потянуло мягким, приятным теплом. Таким, как будто она встретила доброго друга спустя несколько лет мучительной разлуки, таким, как будто она вдруг узнала потрясающие новости. Таким, как будто спустя множество дней скитаний она пришла домой и упала в любящие объятия.
– Привет, мам, – шепнула она, смаргивая слезы. – Я скучала по тебе.
Что-то теплое коснулось спины чуть ниже лопаток – может быть, это была рука. А может быть, любовь.
Она пришла ее поддержать.
Она никогда ее не оставляла.
Регина распахнула двери шире и качнулась, не в силах отойти подальше. Рудольф оглянулся и все понял – должно быть, прочитал на ее мокром лице.
– Ну что ж… – протянул он неловко.
Вперед вышел Рудольф; Мариса аккуратно держалась за его локоть, прекрасная и свежая, словно нежнейшая парковая роза, которая расцвела раньше остальных и теперь взирала на мир с легким удивлением. Наверное, такой она и была.
Рудольф-старший пожал руку своему далекому потомку, а Мариса нежно коснулась его щеки, улыбаясь. Ничего не говоря, они прошли дальше, прямо к Регине – и тогда Мариса коснулась и ее щеки тоже, вместе с этим жестом отдавая остатки собственной энергии.
А потом они скользнули мимо нее – и растворились в тени у самого окна.
Вот их и не было.
Юстас и Джейн вышли вместе; Фредерик жался к материнскому бедру, держа подмышкой своего щенка. Они попрощались с Рудольфом, и двинулись было вперед, но Фредерик вдруг встал, как вкопанный, и требовательно спросил:
– А куда попадет моя собачка? И папины?
Регина улыбнулась ему, чуть присела и погладила по голове сначала мальчика, а потом и щенка – он тут же лизнул протянутую ладонь.
– Все собачки попадают в рай, солнышко. И кошечки тоже.
Морщинки на его лбу разгладились; он серьезно кивнул.
– Тогда ладно.
Подбадриваемый безмолвными отцом и матерью, он двинулся вперед – и больше не оглядывался.
Мимо прошла Элизабет, затем Оливия, Себастиан-старший и Кристина – каждый из них с добрыми пожеланиями коснулся сначала Рудольфа, а затем и Регины. Виктория проследовала за ними, держа Эрика под руку – он покорно шел за женой, растянув губы в чуть неловкой улыбке – даже после смерти она оставалась главной.
Осталось лишь два поколения – и оглядевшись по сторонам, Корделия похлопала детей по плечам, подбадривая, а потом решительно направилась вперед – к Рудольфу.
– Сынок, – сказала она. – Мое сокровище. Мой первенец. Ты так вырос…
– Мам, – протянул Рудольф предупреждающе – его голос трескался и сыпался.
Корделия приняла его в свои объятия и погладила по волосам.
– Мой милый мальчик, тебе выпало столько горя… мы умирали, а ты нас провожал, одного за другим. Сегодня все закончится. Ты только не будь, как мы, ладно? Не будешь?
– Не буду, – ответил он едва слышно, и упал головой на хрупкое плечо, пряма лицо в воротнике платья. Корделия принялась покачиваться, обхватив его ладонями поверх лопаток.
Впервые Регина видела его таким маленьким и хрупким, впервые видела его сыном.