А потом распахнула дверь шире, давая пройти.
В гостиной остались трое: вытирающий лицо рукавом Рудольф, идущий к ним Себастиан, и заплаканная, измученная Регина.
Оставалось сделать то, что она никогда бы не хотела делать – и все-таки должна была.
Рудольф первым потянулся вперед – они крепко обнялись, и Себастиан похлопал его по белому затылку.
– Береги себя.
– Да, и ты, – Рудольф взъерошил его волосы ласковым движением руки и аккуратно отстранился. На него было больно смотреть – разом утратив все краски с лица, он сам напоминал привидение. – Я оставлю вас, – словно на ходулях, он неловко дернулся к выходу, едва переставляя ноги.
Однако это был еще не конец.
– Рудольф, – окликнула Регина. – Тут кое-кто хочет тебя видеть.
Он обернулся – а в следующую секунду схватил Веронику в объятия и поднял над полом, прижимая кудрявую голову к своему плечу. Вдвоем они выскользнули за дверь гостиной, и прежде, чем она успела захлопнуться, из холла донесся счастливый смех Вероники.
Они остались одни. Регина закусила нижнюю губу, жадно разглядывая его лицо, волосы и фигуру, ни за что не цепляясь, стремясь напиться напоследок.
– Ну что ты, в самом деле? – мягко позвал он ее. – Это же я – твой бедовый Басти. Дай мне тебя обнять в последний раз!
Она скользнула к нему, бросая кольца на пол, влекомая как на магните – таково было его притяжение – и прижалась к крепкой груди, мечтая впитаться сквозь кожу и кости, и остаться в сердце – том самом, что любило ее.
Он все еще пах цветами и немного землей – совсем не так, как в салоне его машины. Все еще был холодным – но стремительно согревался под теплотой ее кожи и сил.
На секунду ей показалось, что его сердце дрогнуло под щекой.
Себастиан в отчаянном порыве прижал ее крепче.
– У нас немного времени, – раздался над ухом его взволнованный голос, – так что слушай, что я скажу. Я тебя люблю, Регина Харриссон, и ни одна могильная плита не сможет этого изменить. Я хотел бы провести с тобой всю жизнь. Но раз уж не получится, пообещай мне, что будешь счастлива.
– Как я могу, – простонала Регина, комкая на спине его рубашку. – Как я должна это сделать?
– Должна, – обрубил он твердо. – Пообещай мне, что не будешь заниматься ерундой, вроде вызова меня с того света. Я знаю, ты можешь.
– Не буду, – булькнула она, с трудом соображая, о чем он вообще говорит.
Себастиан легонько встряхнул ее, приводя в чувство.
– Пообещай.
– Ладно! – она выкрикнула, злобно и отчаянно, и повторила. – Ладно. Обещаю. Без глупостей.
– Умница.
Он снова принялся гладить ее лопатки уже совсем теплыми руками.
Она хотела сказать так много.
Как я буду без тебя?
Я не могу тебя отпустить.
Останься на день, на месяц, навсегда.
Я привяжу тебя к себе, и никуда не отпущу.
Я хочу видеть тебя каждый день, слышать твой голос, трогать твои волосы, считать крапинки в глазах и целовать, целовать…
Я никогда не увижу, как ты спишь, как выглядишь, только проснувшись. Как завтракаешь.
Я никогда не узнаю, чем ты на самом деле пахнешь. Я никогда не поеду с тобой в путешествие, никогда не выйду за тебя.
Мы больше не сядем вместе за руль, не почитаем в библиотеке, и ты не спасешь меня от кошмара.
Она не сказала ничего из этого: ее губы онемели, а язык распух.
– Только не плачь сильно, ладно? Не рви мне душу, – попросил он хрипло, гладя ее косы – будто все чувствовал. А может, и правда чувствовал – они же теперь были связаны общей силой. – Мое время давно кончилось. И как бы сильно я ни хотел остаться, я попросту устал.
– Басти, – прошептала она полузадушено. Произнести его имя вслух было подобно убийству – оно никак не ложилось на язык.
Он наклонился, коснулся губами ее лба, и еще раз, кончика носа.
Регина обхватила его за шею, прижалась, почти повисла, тяжело дыша его мокрым запахом. Себастиан обнял ее в ответ, вплавил, вдавил в себя, а потом разжал руки, и она отправилась в свободное падение, шагнув за ним и наткнувшись на пустоту под пальцами.