– Значит, вы и есть та гостья, которую здесь так сильно ждали?
Регине пришлось собрать в кулак все крошки спрятавшейся по углам смелости, чтобы не звучать жалко и испуганно.
– Полагаю, это именно я.
Она как можно незаметнее оглядела его снизу вверх – и могла поклясться, что под белоснежной рубашкой у него только гулкая пустота. Эта информация была такой же очевидной, как дерьмовый кофе в забегаловках около заправок: достаточно только бросить взгляд на кофе-машину, и сразу становится ясно.
Незнакомец также рассматривал ее в ответ и тут улыбнулся, обнажая ряд чуть неровных зубов. Улыбка показалась ей очень коварной – и непонятным образом растопила весь ужас, который Регина успела наморозить внутри себя. Она обнаружила, что снова может спокойно дышать.
– В таком случае, добро пожаловать.
Он неуловимым движением схватил ее за руку и прижался ледяными губами к тыльной стороне ладони.
На мгновение ей показалось, что он глотнул ее, как вино.
Они замерли, глядя друг на друга. Регина будто со стороны слышала свое дыхание и то, как сильно стучит в висках кровь. Мир сузился, и она тонула в серо-зеленом болоте его глаз, в черноте зрачков, в пустоте, которую не могла скрыть никакая рубашка.
Шевельнись – и трясина затянет глубже. По колено, по пояс, по шею: ощущение ужаса вернулось с двойной силой.
Их молчание продлилось пару секунд или столетий, но, когда Регина вырвала свою руку и отступила, ей показалось, что она смертельно устала.
Мужчина по-прежнему улыбался, но теперь как-то по-шальному, дико, пьяно. Она видела такие глаза в зеркале после ночных путешествий по ресторанам и барам.
– Кто вы?
Он хмыкнул.
– Я вам снюсь, Регина. Спите дальше и не ходите босиком.
И он пошел прочь, так же неслышно, как пришел, скрываясь за одной из дверей, комнату которой Рудольф ей не показывал.
Регина в прострации вернулась в спальню, заперла дверь и рухнула в постель, не снимая халата и подтянув поближе к груди заледеневшие ноги – она совсем забыла про тапочки.
Она не была уверена, что спит, равно как и что бодрствует. Но подсчет пальцев показал верное число, а ущипнув себя за запястье, она ощутила боль. С этой мыслью ее веки смежились, и она провалилась сквозь перину обратно в темноту.
Серенькое невыразительное утро принесло потрясающую головную боль, вялость и никакого удовольствия – сна определенно оказалось недостаточно, чтобы снять похмелье. Прохладная вода из-под крана помогла, но лишь отчасти: железистым комком рухнув в раздраженный желудок, она заплескалась там, ударяясь о стенки, вызывая тошноту. С этим нужно было что-то делать, и недовольно морщась, Регина отправилась в душ, а потом в сторону кухни.
Сонный холл плавал в тишине – спокойствие дома еще никем не было нарушено, и даже жаворонок Рудольф нигде ничем не гремел. Почему-то нарушать атмосферу показалось Регине неправильным, и она на цыпочках проскользнула в двойные двери, сразу же направляясь к огромному холодильнику, предназначенному явно больше, чем для одного человека. Среди множества баночек йогурта, джема и сырной нарезки ей удалось найти бутылку с молоком. Едва не стукнувшись головой о полку, Регина потянулась за ней и с наслаждением присосалась прямо к горлышку, наплевав на правила приличия.
Тихий шорох раздался у нее за спиной. Затем еще один, и скрип – протяжный, леденящий душу.
По шее побежали мурашки. Трясущимися руками отставив бутылку на стол, она развернулась и на подламывающихся ногах двинулась к источнику шума – кухонный лифт медленно опускался со второго этажа.
Сердце сделало кульбит, когда он с лязгом остановился прямо перед Региной. Дверца дернулась в сторону, и в следующий момент из лифта с ужасающим воплем выскочил Рудольф, обвешанный гирляндами паутины. Взвизгнув, Регина отшатнулась, больно ударяясь поясницей об стол и чудом не уронив бутылку.
– Ах ты сукин сын!
Он расхохотался, совсем не аристократично, запрокинув голову назад, и выглядя отвратительно счастливым.
– Видела бы ты свое лицо, – простонал он, и снова согнулся в приступе смеха.
– По-твоему, это смешно?! – воскликнула Регина, держась за грудь. – Как ты вообще додумался до такого?
Отдышавшись, он сел на высокий табурет, отобрав у нее молоко, и пояснил: