– Сколько же она прожила здесь?
– Полтора года. Простите, Регина. Говорить о ней сложно для меня. Вернусь лучше к работе.
Она покачала головой и грузно поднялась на ноги, давая понять, что разговор окончен.
Регина последовала ее примеру, вышла в холл и долго стояла на месте, думая, куда лучше пойти, а потом поддалась интуиции и принялась подниматься по лестнице – что-то тянуло ее в голубую гостиную.
Сколько бы она ни отряхивалась от воспоминаний о прошлом сне, мысли настигали ее, заставляя переставлять ноги быстрее, до тех пор, пока она не толкнула тяжелую дверь и змеей не проскользнула внутрь.
Сердце дома было прекрасно – комната утопала в солнечном свете, и в воздухе мерцали крошечные пылинки, потревоженные ее внезапным вторжением. Натертая древесина подлокотников и резной спинки дивана тускло поблескивала свежим лаком, и толстый ковер, скрывающий паркет, выглядел так, будто на него никто никогда не наступал.
Неторопливо Регина прошлась до окна и выглянула на улицу: на слабом ветру еле заметно колыхался практически достигший стекол багрянец девичьего винограда. Обернувшись, она осмотрела гостиную с этого угла: блестящие, здоровые пальмы в кадках расположились в углу комнаты, ни единым листом не показывая своего недовольства. Скользнув взглядом по столику, по-прежнему заваленному коробками, она посмотрела на каминную полку: там, выстроившись в ряд, стояли фоторамки – простые и строгие, без единой завитушки. Прежде Регина не замечала, как их много, но теперь в мгновение ока оказалась рядом с камином и подняла к глазам первую фотографию – самую большую.
На нее смотрело четыре лица – Сесиль и Серена прижимались друг к другу, и Регина не смогла бы сказать, кого из них как зовут – совершенно одинаковые усмешки освещали их узкие лица. Стоящий рядом Себастиан обхватил их тонкие плечи своими крупными руками, и его улыбка была намного мягче – как подтаявшее на кухне масло, она согревала губы, и Регине вдруг захотелось улыбнуться в ответ. Пальцы чесались убрать со лба упавшие волосы. С самого края, едва войдя на фото, примостился Рудольф – самый темноволосый, самый бледный и самый серьезный – в глазах не было ни намека на веселье, а нахмуренные тонкие брови только добавляли строгости его острому лицу.
– Так вот какие вы, – пробормотала Регина, касаясь лиц кончиками пальцев.
Когда-то давно фотограф поймал этот неизвестный Регине момент, и теперь он навсегда остался здесь, под стеклом, чтобы редкий гость мог посмотреть и представить их смех, то, какими голосами они говорили, и какими были друг для друга. Но Регине не нужно было представлять, она все это уже слышала. Взглянув последний раз, она поставила фото обратно и взяла следующее, поменьше.
Перед ней предстала женщина чуть за сорок – не красавица, но с приятным лицом и живым блеском в серых глазах. Она стояла в главной гостиной рядом со стеллажом с фарфоровыми собачками и держала одну в руках, бережно поставив донышком на ладонь. Ее темные, без единой ниточки проседи волосы были уложены в простую прическу, а на пальцах и в ушах блестели огромные камни.
Должно быть, это была мама Рудольфа, но Регина не знала ее имени, и подписи на обратной стороны не было. Наверное, дети взяли внешность от отца – их прямые тонкие носы и разрез глаз были совсем не похожи на эту женщину – по сравнению с ними она выглядела очень хрупкой.
Интересно, было ли ей уютно в этом доме, полном сквозняков даже тогда, когда искры из камина рассыпались по всей гостиной, а поленья оглушительно трещали, пожираемые рыжим пламенем?
Новое фото – снова близнецы, но уже помладше, с золотящимися на солнце косичками и улыбками, демонстрирующими отсутствие зубов. Одна из сестер – почему-то Регина подумала, что Серена – подняла руку и показывает фотографу кулак. И снова ни капли сходства с матерью.
Увлекшись, Регина перебрала все рамки – на паре фото нашелся отец семейства и у него сходства с детьми было гораздо больше. Чем старше становились близнецы, тем больше Регина находила разницы в том, как улыбалась первая и хмурилась вторая, в том, как они держали головы и собирали волосы в прически, будто взрослела только одна из них, а вторая так и осталась ребенком.
Себастиан менял цвет волос, вставлял и вынимал кольцо из брови, и на фото, которое выглядело самым свежим, уже не улыбался.