Последняя фотография была загружена четыре года назад. Себастиан сидел где-то в ресторане, окутанный солнечным светом золотого часа. На щеках пробивалась медная щетина, а волосы вихрами спадали на высокий лоб, скрывая поднятые брови. Расстегнутый ворот рубашки, закатанные до локтей рукава и целый отряд чертей во взгляде.
Вот снова он, как будто пьян – селфи в лифте, рубашка измята, волосы всклокочены, а глаза дикие, искрящиеся – точно такими же глазами Себастиан смотрел на нее в последний раз.
Следующее фото с какого-то собрания, уже серьезен, причесан, хорош, как греческий бог.
Регина листнула дальше, к старым фото и видео. Вот он же, но немного младше, кривляется на камеру, подскакивает со стула в баре, оглушительно хохочет, расплескивая из бокала пиво. Ему вторят пьяные голоса за кадром, кто-то кричит «К черту экзамены, у Басти день рождения!», и он начинает танцевать, пускается в безумные пляски, до тех пор, пока камера не отключается.
Себастиан был мертв уже довольно давно, но в интернете он продолжал жить – на каждой фотографии, в каждом видео. И тем более жутко было видеть, как он шатается из комнаты в комнату – лишь бледная тень себя прошлого, не останавливающий спиной солнечный свет, зыбкий и уставший.
Она бы хотела ему помочь, правда. Но понятия не имела, как.
Какое-то время она тупо смотрела на то, как видео повторяется снова и снова, затем вздохнула и закрыла вкладку, неимоверными усилиями занося руки над клавиатурой – и все равно каждая мысль стремилась к нему, стоящему вчера у окна и тоскливо смотрящему в сад.
Регина просидела над документом добрую половину дня, и выдавила из себя лишь несколько жалких абзацев. Они так и выглядели: лишенные искры, жизни, как жмых от соковыжималки – лишь сухой остаток, который никуда не пристроить.
Пресно, невкусно.
Вымученно, жалко.
Изо всех сил борясь с желанием расчесать себе запястья, Регина закинула в рот пару орешков из стоящей на столике вазочки, прожевала и проглотила, не чувствуя вкуса.
У нее было твердое убеждение, говорящее о том, что нельзя садиться работать без вдохновения, но большинство знакомых ей людей утверждали обратное.
Нужно просто начать, и в процессе вдохновение появится.
Или так, или она рискует никогда не закончить.
У Регины появилось только желание вздремнуть, а потом полистать новостную ленту, надеясь, что она перекроет собой острую неудовлетворенность от того, что чуда не случилось.
Снова и снова она откладывала свою работу на потом. Через полчаса, через час, завтра.
Это перестало хоть немного ее удивлять, лишь все больше разочаровывало.
Вздохнув, Регина удалила сегодняшнюю писанину и захлопнула ноутбук. Вдохновение не пришло в процессе? Что же, она попробует его поискать.
Холл Блэквуд-хауса, каждый раз поражающий ее своими масштабами и роскошествами, на манер огромного кота разлегся перед ней, неподвижный и спокойный. Неторопливо пройдясь, наступая каждый раз на черные квадраты, она добралась до лестницы и села на последнюю ступеньку, сложив руки на коленях.
Тусклый солнечный свет проникал в холл сквозь витраж и рассыпался на сотню цветных осколков прямо у ее ног. Регина поставила ступню на синий треугольник, и он немедленно скользнул по лодыжке.
Вполне возможно, кто-то до нее сидел так же и пытался потрогать свет. Она почти знала это.
В этом холле многое происходило. Мудрый и старый, он видел столько событий, и был готов рассказать – только попроси.
Она поставила вторую ногу на красный квадрат и вгляделась в блестящую шахматную гладь пола.
Неясная тень скользнула по ней, а потом что-то бледно замерцало – и Регина услышала, а затем и увидела.
Из гостиной доносились звуки пианино – не идеальная, но красивая в своей непосредственности мелодия, дополняемая смехом и звоном бокалов. Кто-то закричал:
– Конь на Е4!
Зацокали каблуки. Регина подняла глаза – прямо перед ней стояли, пританцовывая, гости – половина в черном, половина в белом – с головами, украшенными шапочками. Два слона, два коня, пешки, короли и королевы – каждый на своей клетке.
Регина посмотрела на белую королеву, отметив ее хрупкие черты – слишком знакомые. Корона увенчивала ее прелестную черную головку, постоянно склоняющуюся к крепкому плечу короля – высокого мужчину средних лет. Она вытянула вперед руку и сказала, ясно и громко: