– Ваша пешка пала!
И рассмеялась, чуть визгливо и заразительно, а вслед за ней и все остальные, приглушив музыку.
– Прекрасно! – воскликнул ее король, глядя на нее, и в его глазах было столько неподдельной любви и нежности, что у Регины перехватило дыхание. – Вам нет равных, моя дорогая!
– Это потому, что все мне поддаются! – ответила королева, все еще хихикая, не скрывая удовольствия. На ее шее медленно покачивалась нитка жемчуга.
– Нет-нет! – воскликнула Тура, поправив съезжающую шапочку. – Вы превосходно играете!
– Все благодаря моему супругу, он меня научил!
Картинка вдруг пропала, и Регина погрузилась в тишину, сквозь которую раздался стук и жалобное дребезжание – кто-то что-то заколачивал. Он повторился снова и снова до тех пор, пока с глаз Регины не спала пелена, и она не увидела, как с ног пропадает последний цветной луч.
Она подняла глаза – там, где солнце заигрывало с витражом, теперь была темнота. Гости пропали, свечи погасли, музыка стихла. Та самая женщина, бывшая королева, сидела рядом с ней на последней ступеньке. Ее маленькие босые ноги стояли на плитке и были совсем синие, неживые. К ней жалась молодая девушка в черном платье.
– Матушка, – прошептала она еле слышно, – неужели так будет всегда?
– Ваш отец мертв, Лиззи, а без него я не могу веселиться, – ответила королева равнодушным плоским голосом, и спрятала ноги под длинный подол.
Дом затих; ни единый звук не доносился сквозь его толстые, надежные стены. Там, за дверью, кипела жизнь: расцветали и осыпались рододендроны, выпадали таял снег, гремели подковами лошади.
Здесь остались лишь тихие шаги и шелест шелковых кистей на черном платке, что никогда не покидал плеч. Все покинули этот склеп для живых, кроме нее. Живым призраком Мариса бродила от плитки к плитке и шептала:
– Ферзь ходит… Слон ходит… Дом станет моей гробницей.
– Станет моей гробницей, – повторила Регина и ахнула, крупно вздрогнув, когда в замке заскрежетал ключ, выбросив ее из тумана прошлых дней.
В холл вошел Рудольф и встряхнулся, как собака, сбросив с воротника снег. При виде нее он оживился.
– Привет! Ты чего тут сидишь?
Регина помотала головой и помассировала виски. Сам того не зная, Рудольф грубо вырвал ее из грез, и непоказанные воспоминания пульсировали в затылке, толкаясь и постепенно пропадая.
– Немного задумалась. Захотелось поиграть в шахматы. Ты умеешь?
Рудольф бросил на пол пальто и уселся рядом, принимаясь расстегивать манжеты рубашки. Показались бледные запястья, испещренные сеткой синеватых вен.
– После такого длинного рабочего дня, наполненного авралами, я умею только лежать на диване и смотреть кино. Возможно, что-то пить.
– Ничего интеллектуального? – усмехнувшись, уточнила Регина.
– Совершенно ничего интеллектуального, – серьезно подтвердил Рудольф. – Ты присоединишься?
Она колебалась, но совсем недолго.
– Да, если ты сделаешь мне сырную тарелку.
– Скажу больше, я и ужин из ресторана закажу!
– О, ты просто мужчина моей мечты!
Он рассмеялся – громко и вполне счастливо, и Регина, все еще одурманенная, подхватила его смех, на мгновение различив в этом звуке звон бокалов.
Как хорошо, что он пришел. В его отсутствие она слишком много думала, слишком часто и глубоко ныряла.
В дверном проеме, ведущем в гостиную, грустно маячило трое: близнецы держались за руки, а Себастиан за их спинами покачивался с ноги на пятку. Регина коротко посмотрела на то, как выражение надежды медленно тает на их лицах, а потом отвернулась.
Это не ее дело.
Глава 9
Гостиная утопала в полумраке – только тлеющие угли камина отбрасывали на пол красные огоньки, да поблескивало стекло напольных часов, еле слышно баюкающих свой маятник – ночь давно набросила на Блэквуд-хаус толстое тяжелое одеяло. Вот только Регине не спалось.
Не шевелясь, она смотрела на медленно задыхающиеся угли, и сколько бы ни старалась, сырость на душе, которой она заразилась, когда гуляла вечером по саду, никак не желала высыхать.