Он попрощался с Эрбом и остальными обитателями норы. К некоторым он даже привязался, особенно к степенной Фрамбуазе. Она напоминала ему пожилых тетушек-зайчих из родного клана. Во всех воспоминаниях о родине смешивались сладость и горечь.
Кролики выразили сожаление, что он уходит. Кувырок понимал, что большинство быстро его забудет. Он для них всего лишь чужак, забредший ненадолго, а их община сложилась много поколений назад. В любом случае он заяц, а заяц, при всем внешнем сходстве, все-таки не кролик.
На прощание ему разрешили выйти главным ходом, что он с гордостью и сделал.
Выйдя из рощи, Кувырок сразу почувствовал себя на несколько фунтов легче. Только сейчас он понял, как тесно и душно было ему в кроличьей норе, как не хватало неба над головой и свежего ветра, шевелящего мех. Он развеселился, словно зайчонок. Хотелось прыгать и кувыркаться. Ему даже пришло в голову, не отправиться ли на север, в сторону родных гор, но, окинув взором бесконечные плоские пространства вокруг, он понял, что такое путешествие ему не по силам. Лучше уж, подумал он, приспособиться к жизни здесь, чем странствовать в поисках родины до конца жизни.
Снова он вышел на морской берег, туда, где искусственный перешеек вел к заманчивому острову. В этих краях, где горы не заслоняли линию горизонта, где мир был открыт до бесконечности со всех сторон, он тосковал по замкнутому, ограниченному пространству. Нет, он не хотел душной кроличьей норы в лесной чаще, ему хотелось места широкого и открытого, но с границами. Никогда он не привыкнет к этой неоглядной равнине. И раз уж тут горы не замыкают пространства, то пусть его ограничит море!
Все время остерегаясь орлов, он подошел к дороге. Сейчас океан был гораздо спокойнее, чем в прошлый раз, волны больше не перекатывались через асфальт, а разбивались о каменистые откосы узкого перешейка.
После нескольких дней дождя небо прояснилось. Птицы летали во множестве. В приливе храбрости Кувырок решился выйти на перешеек и запрыгал по середине дороги, надеясь, что удастся проскочить, не встретив ни людей, ни их машин. Чайки, сидящие на окаймляющих дорогу нагромождениях камней, провожали его взглядами ничего не выражающих глаз. Лишний раз Кувырок убедился, как чужды и неприятны ему эти птицы.
На середине перешейка его с грохотом обогнал тяжелый грузовик. Еще раньше, чем до ушей донесся шум, Кувырок лапами почувствовал вибрацию асфальта и сразу прыгнул с дороги в камни, где и отсиделся, пока машина не проехала. Это казалось разумным поступком, хотя он слегка побаивался, что, живя с кроликами, заразился, сам того не сознавая, их привычками и реакциями.
Когда грузовик прогрохотал мимо, оставив за собой облако синего, зловонного, обжигающего легкие дыма, Кувырок, почихав и покашляв, пошел дальше и благополучно добрался до конца перешейка.
Он свернул с берега, где в расщелинах камней прятались рачки, глядя на него своими глазами на ниточках, где зеленые крабы проворно сновали по камням своей чудной — боком — побежкой. В песчаных углублениях жили моллюски, а пузырьки на заливаемых волнами местах показывали, где прячутся муравьиные львы. Линия прибоя, как изгородь в поле, — пограничная зона, район притяжения. Это место встречи двух исполинов, земли и моря. На стыке двух миров жизнь всегда кипит, бойкие обладатели двойного гражданства снуют туда-сюда, добывая себе пропитание в узкой приграничной полосе.
Отлив обнажил замшелую поверхность прибрежных камней. Там, в сырой тени, жили бледные черви, морские ежи, моллюски. Кувырок походил среди луж, полюбовался креветками, пожевал водоросли — они оказались горькими — и быстро пришел к заключению, что морской берег не место для зайца. Камни, издали казавшиеся столь же гостеприимными, как скалы и валуны его родины, оказались ужасно скользкими. Попытавшись вскарабкаться на один из этих камней, Кувырок поскользнулся, съехал, шлепнулся и отшиб зад.
Покинув берег, он направился в глубь острова и снова оказался на аккуратно разгороженных полях, изрытых параллельными бороздами, с отдельными купами деревьев и дренажными канавами у каждой изгороди.
Снова мир был расчерчен на квадраты стенами шиповника, боярышника, терна и орешника, а под этими естественными барьерами росли пышные травы и цветы, вереск и папоротники. Перелетая от одной дикой розы к другой, временами скрываясь в высоком борщевнике, порхали крапивники и зяблики. Кувырку понравилось здесь больше, чем на берегу.