Сигнал к началу бега подала черепаха, которая случайно проходила мимо. Позже из-за этого возникла путаница. Некоторые звери — не зайцы, конечно, — утверждали, что черепаха тоже участвовала в гонке и якобы даже выиграла. Надо же такое выдумать! Как будто неповоротливая черепаха может выиграть у зайца!
— И я про это слышала, — вставила Джитти.
— Полнейшая чушь! — вскричал Кувырок. — Потому что, как я уже сказал, черепаха только подала сигнал. Эту глупость, я думаю, сочинил какой-нибудь кролик. Они бегать, как мы, не могут и завидуют. Это полная ерунда, клевета, пропаганда…
— Ладно, ладно, — проворчала Джитти, — рассказывай дальше.
— Так вот, черепаха подала сигнал к началу бега. Всего лишь! Она подала сигнал, и Гром с Молнией пустились вверх по крутому склону, к вершине горы. К великому сожалению, Голован был прав насчет этих двух зайцев — мозгов у них действительно не хватило бы заполнить заячий следок.
Оба они мчались быстрее ветра, и ни один ни на волос не опережал другого. Чем меньше оставалось до вершины, тем быстрее они бежали. Дело в том, что они столько раз решали, кому выиграть первую гонку, а кому вторую, и столько раз меняли свое решение, что сейчас запутались: Гром думал, что впереди должен быть он, а Молния считала, что первой достичь вершины должна она. И вот каждый из них отчаянно рвался вперед, не понимая, почему другой не желает отстать. Те, кто наблюдал за гонкой, видели какой-то летящий вихрь и не могли различить ни голов, ни лап.
Гром и Молния достигли вершины одновременно, но остановиться не смогли. Оба перелетели через вершину и по инерции помчались дальше — Гром в сторону Солнца, а Молния к Луне.
Там они и остаются до сего дня. Молния сидит на мелком лунном песке, тоскуя по любимому, с которым разлучена навсегда, а Гром бегает по светлой поверхности Солнца, оплакивая свою судьбу, и сердце его разрывается от печали. Изредка им удается мельком увидеть друг друга — в ясные летние вечера, когда заходящее Солнце встречается на небе с восходящей Луной. Тогда их уши вздымаются торчком, а лапы начинают барабанить, выстукивая грустные песни любви.
Джитти молчала.
— Ну, что ты об этом думаешь? — спросил Кувырок.
Ни звука.
Кувырок решил, что ежиха настолько потрясена трагедией несчастных влюбленных, что от избытка чувств лишилась дара речи. Она, видно, просто онемела при мысли о двух замечательных зайцах, обреченных вовеки пребывать вдали друг от друга на разных светилах. Что и говорить, история грустная. Но ведь он же предупреждал, что конец печальный! Кувырок подумал, что надо бы пойти утешить ежиху.
Он выбрался из норы и заполз в кроличий ход, где было гнездо Джитти.
— Ну, не печалься так, — тихонько сказал он, — может быть, они когда-нибудь и встретятся.
Ответа не было. Тут Кувырок хорошенько прислушался и понял, почему Джитти молчит.
Из глубины норы доносился мерный храп.
Глава четырнадцатая
Приближались сумерки, и очертания теней стали расплываться и принимать причудливые формы. Какие-то крылья, неведомо чьи, скользили над землей, духи деревьев отделялись от стволов, творя новый, фантастический облик ветвей и кроны. Призраки умерших тысячами поднимались над землей, чтобы отогнать последний свет умирающего дня.
Двадцать зайцев, собравшихся на Букеровом поле, со страхом ожидали вечера. Они смотрели, как свет отступает, сползает в канавы, скрывается в кронах деревьев, перекатывается через изгороди. А из земных недр выползал мрак, постепенно обволакивая небо и землю. Зайцы много бы дали, чтобы смена дня и ночи происходила мгновенно: раз! — и свет ушел, два! — и тьма опустилась. Ведь только в сумерках Убоище покидало свое мерзкое гнездо и охотилось на полевых зверей.
Это Прыгунок окрестил так страшного хищника, сократив выражение «убийца-чудовище», и имя привилось. Сначала только зайцы называли так крылатого великана, что нагонял страх на обитателей равнины с первых дней нового года, но постепенно и другие звери и птицы усвоили это имя. Теперь и кролики, и грачи, хохлатые поганки и утки, широконоски и лутоки, морская чернеть и турпаны, крачки и вальдшнепы, и даже чайки — все привыкли называть так невесть откуда взявшегося и воцарившегося в небе демона.
Зайцы пока держались вместе, но брачный сезон приближался к концу, и вскоре им предстояло поодиночке разбрестись по полям. С конца лета до середины зимы каждый будет жить сам по себе. В этом были и хорошие, и плохие стороны. Хорошо то, что они рассредоточатся по обширному пространству, и Убоищу придется их выискивать. Зато вместе не так страшно. Некоторые из них, самые общительные, поселятся парочками, но большинство будет обитать и кормиться на своих участках — каждый гектаров в шесть или семь — в одиночестве.