― Понимаю, что ты хочешь защитить сестру, но не надо вести себя глупо. Сейчас избавлюсь от веревки, а потом развяжу вас. Я не позволю ему причинить вам вред, ― Фэйт уловила взглядом торчащую каменную плиту. Видимо кусок от нее разрушился и осыпался.
Вновь поднявшись на ослабевшие ноги, знахарка подошла спиной к каменному выступу и начала тереть об него веревку. Кожа местами попадала на каменную текстуру, стирая её до крови, но, стиснув покрепче зубы, Фэйт продолжала. Несколько долгих минут и веревка начала ослабляться. Девушка стала тянуть руки в разные стороны, натягивая веревку, и вот послышался долгожданный треск. Еще один рывок руками и веревка разорвалась, медленно сползая с рук и падая на пол. Фэйт потерла запястья, аккуратно размяла их и вернулась к детям, поспешно развязывая узлы, которые крепко затянул Кайн.
― У вас кровь идет, ― девочка округлила глаза.
― Ничего страшного. Это всего лишь маленькая ранка, ― голос Фэйт звучал успокаивающе, хотя внутри бушевал настоящий шторм из противоречивых эмоций. Знахарка погладила девочку по голове и улыбнулась ей, скрывая за улыбкой все, что не стоит знать и без того напуганным детям.
― Что нам теперь делать? Я хочу, чтобы мама вернулась, ― малышка не унимала своих слез.
― Она не вернется, Элли. Ты должна это понять. Мамы больше нет, ― мальчик казался спокойным, но Фэйт отчетливо слышала надрыв в его голосе.
Слова брата не успокоили сестру, только сильней заставили ее плакать.
― Элли, послушай меня, ― знахарка убрала веревки, полностью освободив Элли и Джона. – Джон прав, маму уже не получится вернуть, ― Фэйт сжала руки девочки. – Но вы с братом живы. И есть друг у друга. Ты не одна. Есть всегда тот, кто защитит тебя от всего…
«Кроме этой боли» ― добавила про себя девушка.
― Нас ждет папа, ― добавила Элли.
― Думай о том, как вернешься домой, к папе. И как он будет рад! – Фэйт старалась улыбаться шире. Одной рукой знахарка взяла в руки крест, что висел у нее на шее. – Моя мама тоже ушла, дорогая. Думаю, они встретятся там. И станут подругами. Я тебе точно обещаю, что с моей мамой твоя не успеет соскучиться.
Знахарка смотрела в заплаканные глаза ребенка, совсем не понимая, что говорить и как. Фэйт потеряла мать в раннем детстве, как и Элли. А сейчас даже отец отправился вслед за ней. Внутри девушку разрывало желание смягчить боль, которая заполнила сердце этих маленьких детей, но знала, что это невозможно. Эта боль никогда не уйдет оттуда, даже спустя много лет она даст о себе знать.
― Давайте выберемся отсюда. И я верну вас вашему папе, ― Фэйт поднялась на ноги, протягивая детям руки. Она не могла прогнать боль, но могла спасти их от участи куда страшнее. Всё в её руках.
***
Аве Мария уже видела ворота своего родного храма, но каждый шаг отдавался в ее груди невыносимой болью. Шаг, еще один…они навешивались на плечи, шею, как тяжеленный груз. Идти становилось все трудней, хотелось сбросить эту ношу и побежать прочь. Но могла ли она пожертвовать чужими жизнями, как пешками на шахматной доске?
«Нет, священное пламя даст мне сил. Души людей превыше всего. Мой огонь, он поймет этот поступок и сможет его принять. Нет смерти, есть только жизнь. Пламя дарует жизнь»
Начался сильный снегопад. Крупные хлопья кружились и опускались на землю. Аве Мария скинула капюшон, чувствуя, как на ее горячей коже погибает еще одно снежинка. Или перерождается в нечто новое?
И без того белоснежные волосы засыпало снегом, подол платья стал серым и тащил за собой снег. Последний снег в её жизни.
Мария вошла в храм, попутно скидывая с себя накидку. Снежинки таяли на ее одежде и волосах. Мокрые пряди прилипали к лицу, она убрала их назад рукой. Пиромантка села на колени перед самым большим окном и опустила голову. Она прислушалась к тишине, как к успокаивающей музыке.
Дрожащими руками она вынула стеклянный маленький флакон, что висел на тонкой длинной шее. Мария подняла его, разглядывая в лунном свете, который кое-как просвечивался сквозь окна. Она откупорила крышку, поднося к алым губам флакон. Так медленно, а руки дрожали все сильней и сильней, будто стараясь выплеснуть содержимое.
Аве Мария выпила содержимое залпом, даже не задержав во рту, чтобы иметь возможность передумать и отступить. Она закрыла глаза, из-под черных ресниц покатились дорожки крупных слёз. Мария шептала себе под нос молитвы, а ее руки горели ярким светом, иногда вспыхивая пламенем и угасая.
Яд действовал мягко и медленно, давая возможность просто уснуть и ничего не ощутить. Аве Мария лишь чувствовала, как её покидают силы, как слабеет тело и становится невесомым. Она сняла со спины косы и положила рядом, последний раз проведя по ним пальцами. Они никогда не подводили Марию.