Дом всегда казался Жасмин пустым после того, как Роза уезжала. Без нее все вокруг становилось блеклым; казалось, она увозила с собой и солнечные лучи, и комнаты наполнялись холодом. Жасмин теперь, садилась поближе к камину, потому что в любое время года ее старые кости требовали тепла. Это напоминало ей о мадам де Помпадур, которая постоянно куталась в шаль.
Иногда ей казалось, что над всей Францией без устали дует ледяной, злой ветер. Из-за пошатавшегося здоровья Жасмин вынуждена была большую часть благотворительной деятельности переложить на плечи помощников, которые часто посещали ее, чтобы отчитаться за израсходованные деньги и получить новые. Из рассказов этих людей и письменных отчетов, также представлявшихся ей из провинций, Жасмин могла оценить многие события, происходившие в стране, с гораздо большей объективностью, чем кто бы то ни было в Версале. Она, с ее цепким и острым умом, быстро и точно анализировала их и приходила к выводу, что Францию ждут большие потрясения. Об этом безошибочно свидетельствовали многие признаки, вселявшие в Жасмин тревогу. В народе зрела смута. Король отправил французские полки на помощь американцам в их борьбе за независимость, и теперь солдаты и офицеры возвращались, полные впечатлений, и рассказывали о новых свободах и о том, что в новой республике, называвшейся Соединенные Штаты, не было никаких дворян и все были равны. Это вело к подрыву существовавшего строя, в основе которого лежала абсолютная власть монарха. В душе Жасмин не одобряла действий Людовика XVI и считала, что французскому королю не пристало поддерживать чернь, восставшую против другого монарха, но, очевидно, Людовику не терпелось (а тут как раз подвернулся замечательный случай) приобрести нового союзника в войне с закоренелым врагом — Англией и заодно утереть нос Георгу III. Оставалось лишь надеяться, что во Франции не произойдет серьезных потрясений. Недовольство между тем росло не только среди бедняков, но и среди буржуазии где уже открыто и громко звучали голоса, требовавшее равных прав с дворянством и духовенством. Даже часть высшей аристократии во главе с герцогом Орлеанским стали в оппозицию к трону.
Роза, будучи погруженной в свой благополучный позолоченный мирок, совершенно не ощущала предгрозовой атмосферы, все более сгущавшейся в обществе, словно все беды и несчастья кончались у ограды Версаля. Дни ее текли так же беззаботно, как и прежде, заполненные экстравагантными развлечениями, которые обходились ей весьма недешево. Однако ей начало везти в карты, и это помогало покрывать все расходы, не залезая в долги, причем она соблюдала осторожность и никогда не садилась играть с теми, о ком говорили как о шулерах. Высокое положение и титул еще не являлись гарантией честной игры, но об этом было не принято упоминать в приличном обществе, и все молча мирились с явным обманом, даже когда мошенничество было столь неловким и явным, что только слепой этого не заметил бы.
Положение самой молодой фрейлины давало Розе определенное преимущество, которое она быстро оценила. Королева часто брала ее с собой на детскую половину после того, как заметила, что дети тянутся к этой доброй и веселой девушке, которая к тому же знала много забавных историй и увлекательных игр. Если погода была хорошей, они все выходили в парк; в противном случае Роза неизменно находила, чем занять маленькую принцессу Марию-Терезу и ее младшего брата. Мария-Антуанетта обожала своих детей. Они с Розой садились на пол и строили дома из игрушечных деревянных кирпичиков, пускали волчок или одевали кукол. Иногда в детскую заглядывал и король, который с энтузиазмом присоединялся к играм.
Когда маленький дофин выражал желание сделать «пи-пи», Людовик опускался перед ним на колени и, расстегнув сыну штаны, подставлял небольшой ночной горшок из серебра. И брат, и сестра любили кататься у отца на плечах, и королева усаживала их туда по очереди. Они цеплялись за тщательно завитые локоны короля и визжали от восторга, оказавшись так высоко. Роза смотрела, улыбаясь, и думала, что в этот момент все они являют собой пример идеальной, счастливой семьи. Царствующих супругов объединяла прежде всего любовь к детям; в остальном же любому мало-мальски наблюдательному человеку не составляло бы никакого труда заметить, что королева относится к мужу с добродушной снисходительностью, в то время как этот большой, неуклюжий человек любил ее всей душой.