Выбросив окурок, он вернулся к своему подъезду.
На дверях висел поломанный кодовый замок, и Данила потянул дверь на себя. Холодный и темный подъезд пах кошками, а мраморные плиты были покрыты таким слоем грязи, что разглядеть первоначальный рисунок было затруднительно. Но он и так его помнил – черные квадраты чередовались с белыми, образуя гигантскую шахматную доску.
Когда-то шикарная винтовая лестница заскрипела под его ногами, словно жалуясь и грозя провалиться в отместку за небрежное отношение к ней.
Наконец он остановился перед высокими дверями и на секунду замер. Сердце колотилось, словно он шел на ограбление, а в середине его могла ждать засада.
Когда-то на косяке лепилось пять звонков – тогда это была коммунальная квартира. Теперь кнопка была лишь одна.
Данила протянул руку к звонку…
Глава вторая
Все жили вровень, скромно так,
Система коридорная,
На тридцать восемь комнаток
Всего одна уборная.
…Маленький Данила протянул руку к звонку и вдавил кнопку. Кнопка, как всегда, застряла в середине, и в дебрях квартиры безостановочно заверещал сошедший с ума соловей. Встав на цыпочки, Даня безуспешно пытался выдернуть ее назад, но у него ничего не получалось.
Наконец дверь открылась, и выскочивший на лестничную клетку мускулистый парень в тельняшке положил конец заливистым трелям звонка.
– Ты чего не стучишь? – дядя подтянул спадающие спортивные штаны и пропустил племянника в квартиру.
– Я стучал, – отозвался Данила из коридора, – но вы не слышали. А я чуть не описался!
Он подбежал к туалету, но, как назло, он оказался заперт изнутри. Посмотрев на выключатели, мальчик понял, что внутри засел Михайлович, старый вредный дед, который, напившись, иногда засыпал в туалете, и его приходилось вытаскивать оттуда, открывая ножом крючок, на который запиралась дверь.
– Дядя! – позвал Данила, пританцовывая от нетерпения.
Виктор подошел к дверям.
– Михалыч!
В ответ послышалось недовольное бормотание, и дядя хлопнул тяжелой ладонью так, что если бы дверь открывалась внутрь, то она бы точно слетела с петель.
– Открывай, твою мать!
Послышался шум спускаемой воды, и Михайлович вылез из туалета, продолжая недовольно бормотать, но избегая встречаться взглядом с Виктором. Тот отслужил сверхсрочную службу в Афгане, и, хотя вернулся живой и невредимый, это не могло не сказаться на его психике. На улице и в коммуналке его все справедливо опасались, и только Данила гордился тем, что у него такой дядя.
Закрыв дверь на крючок и спустив штаны, он облегчил мочевой пузырь. Затем прошел на кухню. Настежь открытое окно не могло справиться с функцией проветривания, и поэтому здесь постоянно стоял устойчивый запах готовящейся еды.
Сейчас возле плиты колдовала Светлана, по мнению Данилы, самая красивая девушка на свете, не считая, конечно, Катьки из противоположного дома. Но Катьке он в этом не признается и под пыткой.
– Как вкусно пахнет… – Он шумно втянул воздух носом, и Светлана улыбнулась.
– Угощайся. – Она протянула ему еще горячую котлету, положив ее на тарелку.
– Спасибо. – Котлета оказалась сочной и невероятно вкусной, даже не учитывая того, что он не ел с самого утра.
– Ты чего там попрошайничаешь? – раздался шутливо-грозный голос его матери, и он направился к ней.
– Ой, ну что вы такое говорите? – воскликнула Света. – Пускай ест на здоровье, вы тоже Викусю всегда угощаете.
Викуся была дочкой Светланы и Петра Зиновьевича. По мнению Данилы – ужасно капризной, некрасивой и слишком громкой. Правда, ей было всего полтора годика.
Мать сидела в маленькой кухоньке, которую отец Данилы переоборудовал из кладовки. Буквально полтора на полтора метра, она являлась предметом гордости матери и поводом для зависти некоторых соседей. Несмотря на крохотные размеры, здесь помещалось очень много вещей: стол, холодильник, шкаф с посудой, двухконфорочная плита и две табуретки. Кухня имела двери и окно, выходящее во внутренний дворик с видом на кирпичную стену.
Данила считал, что отдельный туалет был бы гораздо полезней.
Мать, как всегда, держала в руках книгу.
Повзрослевший Данила будет благодарен ей за привитую с детства любовь к чтению.
– Руки помыл?
Он молча вытянул вперед ладошки.
– Молодец, а чего такой грязный?
– Да мы с пацанами в казаки-разбойники играли.
– И кто победил?
Она всегда интересовалась его дворовыми делами, но давала достаточно свободы, чтобы он не чувствовал себя маменькиным сынком.
Но в этот раз досказать уличные приключения не удалось. На общей кухне раздался утробный кашель, и он выскочил посмотреть, что происходит.
В квартире проживало пять семей: Данила с родителями, Светлана с мужем и дочкой, дядя Витя сo своей женой Валей, родившей недавно ребенка, Михалыч и молодая пара – Толик и Марина. И сейчас именно Толик, худощавый парень лет двадцати пяти, кашлял и пускал изо рта настоящие мыльные пузыри, точно такие, как покупала в маленькой баночке Даниле мама.
Увидев очередной пузырь, мальчик рассмеялся, но тут же осекся. Толик остановил на нем зловещий взгляд и направился к нему. Из его рта пахло мылом и водкой.
Схватив мальчишку за ворот футболки, он страшно зарычал:
– Это ты сделал, паршивец?
Данила попытался вырваться, но у него, конечно, ничего не вышло. А звать на помощь он не хотел. Ему всегда почему-то было стыдно это делать, а однажды он едва не утонул из-за этого на море. Захлебываясь на глубине, он самостоятельно пытался доплыть до берега.
Из кухни стремительно выскочила мать, и хотя Толик уже разжал кулак, это его не спасло.
Трясь! В молодости она занималась толканием ядра, и рука у нее была тяжелая. Толик пролетел по кухне и, перевернув табурет, загремел по давно не крашенным доскам пола.
– Подойдешь к ребенку – убью!
Данила редко слышал, как кричит его мама, и каждый раз это его пугало. Даже больше, чем пара затрещин от соседа.
На шум прибежал дядя Витя, но, видя, что противник повержен, не стал его добивать. А увидев вылезший пузырь, расхохотался:
– Ты что бузишь, придурок? Это тебе Михалыч-террорист в борщ кусок хозяйственного мыла подбросил… Помнишь, ты у него бутылку спер?
Толик тут же переключился на менее опасного соперника:
– Михалыч, убью суку!
В глубине коридора послышались быстрые шаркающие шаги, и коварный старик скрылся за дверью своей комнаты. Два раза щелкнул поворачиваемый замок.
– Все, – продолжал смеяться Виктор. – Противник отступил на заранее укрепленные позиции.
Тут веселье, как иногда бывало, сменилось угрожающим выражением лица, глаза сузились, а челюсть выдвинулась вперед.
– И не матерись перед женщинами, понял?!
Толик закивал и пополз к своим дверям.
Пообедав, Данила снова бежал на улицу к компании, сложившейся из проживавших в соседних домах детей. Сейчас на улице было двое: глава дворовой шпаны – Витька Косоруков и сын Профессора – Борька Холодовский.
Витек жил с матерью, которая участия в воспитании сына практически не принимала и все чаще уходила в длительные запои. Его отец который год сидел в тюрьме, отматывая третий срок, и старший брат тоже недавно отправился следом, имея в своем активе групповую кражу. Самого Витька, по общему, да и по его же собственному мнению, ждало то же самое.
Борька был сыном профессора исторических наук Александра Борисовича Холодовского, жившего этажом выше Данилы. Только если на втором этаже в коммуналке проживало одиннадцать человек в пяти комнатах, то третий этаж полностью принадлежал семье профессора, причем квартира была с телефоном. И если требовалось срочно позвонить, все бежали на этаж выше. Впрочем, Профессор, как его все называли, никогда не отказывал.
– Здорово, пацаны, – вразвалочку подошел к ним Данила, и они пожали руки, как взрослые.