— Вы и близко не знаете, что такое быть джентльменом, — выкрикнула она, поднимая стакан ко рту.
17
Кабинет шефа отделения полиции Стуре Биргерсона был чисто убран, никаких пятен или клочков на столе. Эрику Винтеру импонировал такой стиль: можно сконцентрироваться на чем-то одном, важном сейчас, ничего не валяется вокруг, напоминая о недоделанном, никаких остатков недодуманных мыслей или обрывков отчетов, которые невозможно дописать до конца, как бесконечную историю.
В коридорах полиции Биргерсона называли Бухгалтером, хотя это прозвище он получил скорее из-за характера своей должности, а не собственных черт. Он всегда сидел в кабинете и ждал. Он ничего не рассчитывал, только читал. «Бог знает, куда деваются потом наши отчеты», — думал Винтер, присаживаясь к столу.
Шестидесятилетний Биргерсон был лапландцем, оказавшимся в южном городе Гетеборг по случайности, а не по большому желанию, но осевшим здесь навсегда. В отличие от всех других северян он не ездил каждую осень «домой» поохотиться. Он брал обычные две недели отпуска, но никто, кроме Винтера, не знал, куда он ездит, и Эрик не собирался кому-то рассказывать. Пока Биргерсон был в отпуске, его обязанности исполнял Винтер, но у него ни разу не возникало мысли позвонить шефу: он даже представить не мог ситуации, когда бы не знал сам, что надо делать.
— Должен сказать, что у тебя хорошее воображение, — сказал Биргерсон на том странном диалекте, который возникает только, если вырасти в далеком северном Мальмберге и переехать потом к Молндалс-Бру на юге Гетеборга.
Винтер не ответил, он смахнул что-то с галстука, привстал и поправил штанину, чтобы убрать складки.
— Результатов пока немного, но фантазия работает, — повторил Биргерсон и закурил.
— Дело движется, — сказал Винтер.
— Тогда рассказывай. — Биргерсон широко улыбнулся.
— Вы же читали наши отчеты.
— Так сложно переключаться между разными жанрами. Словно чередуешь страницу Торгни Линдгрена, страницу Микки Спиллейна.
— Какой стиль вы предпочитаете? — спросил Винтер, зажигая сигариллу.
— Линдгрена, конечно. Он же родной.
— Но результатов не видите.
— Не вижу.
— Я не согласен. Опрошены все свидетели, перелопачены все базы данных с нашими знакомцами и с незнакомыми. Не только я сижу за компьютером с утра до ночи. И мы задействовали все наши контакты — я имею в виду, действительно все.
— Хм. А вы говорили со Скугоме?
— Еще нет.
— Почему?
— Потому что еще рано. Я не хочу просить судебного психиатра составлять профиль, пока у меня так мало данных.
— Вот и я об этом.
— О чем?
— Что мало результатов.
— Результаты для вас — это чтобы мы писали отчеты потолще, пороли прессе всякой чуши побольше и нашли бы что-то столь убедительное, чтобы поразить сразу все начальство, — сказал Винтер.
— Кстати, о прессе — я надеюсь, что ты хорошо подготовился.
— Конечно.
— Прилетает целый самолет британских журналистов. И говорят, они пленных не берут.
— Вы насмотрелись боевиков, Стуре. Ваш язык пестрит англицизмами.
— Я хочу, чтобы сегодня вечером ты был там со мной.
— Так вы с ними тоже встречаетесь?
— Приказ сверху.
— Ах вот как.
— На фоне бойцов медиафронта империи ББС ты смотришься птенцом.
Биргерсон придавил сигарету в пепельнице.
— Ты прославишься в Лондоне еще до того, как туда приедешь.
— Я лечу завтра.
— Не забудь, что это неофициальная поездка.
— Естественно.
— Как коллега к коллеге.
Винтер выпустил дым, еще раз осмотрелся в поисках хоть какого-либо листка бумаги в комнате — безуспешно.
— Не знаю, чего можно ожидать от лондонских следователей, — сказал Биргерсон, — но их шеф показался мне толковым мужиком. И он хвалил этого твоего… напарника…
«Стуре напоминает карликовое деревце, нашедшее силы распрямиться и спуститься с гор в долину, — вдруг пришло в голову Винтеру. — Как же я сразу не увидел».