Макдональд сгреб документы в сторону и схватил телефон.
— Да?
Макдональд сосредоточенно слушал, на лбу появились морщины. Он что-то записал в блокнот и задал несколько коротких вопросов.
Все шло по кругу, Винтеру все было знакомо в этой бесконечной борьбе со злом, которую вели сыщики всего мира. Он сам мог бы сидеть сейчас, прижимая трубку к натертому уху, или Макдональд мог сидеть на его месте, или они оба могли сидеть в тесной комнатке где-нибудь в Сингапуре, или Лос-Анджелесе, или Стокгольме. Все детали мозаики были заменяемы. Зло больше, чем жизнь. Оно уже есть, когда мы приходим, и оно остается, когда мы уходим.
— Звонили из Кеннингтона. Лаборатории Скотленд-Ярда.
— Я помню.
— Тот же метод и способ действий.
— Точно?
— Насколько они уже могут сказать.
— Следы на полу учли?
— Да.
— Боже мой.
— Он спешил.
Сумерки сгустились, и черты лица Макдональда теряли четкость.
— Наш несчастный свидетель барабанил в дверь и голосил, так что тому пришлось прекратить. Паники не было, он просто остановился.
— Может, он все-таки допустил какую-нибудь неосторожность? — спросил Винтер.
— Да-а…
— Какую же?
— Мы нашли забытый наконечник от ножки штатива.
Винтера бросило в холодный пот, как будто его засунули в морозилку, пальцы стали резиновыми, а волосы, наоборот, казалось, зашевелились.
— Бог все-таки с нами… — сказал он.
— Думаешь, Господь над нами сжалился?
— Да.
— Тогда, может, он за нами сейчас наблюдает.
— А этот колпачок, это не просто железка, которая всегда валялась в комнате?
— Ты недооцениваешь лучших техников в мире.
— Прошу прощения.
— Но я засомневался, небрежность ли виной. Слишком вызывающе это выглядело.
— Я тоже об этом подумал.
— О нахальстве?
— Да. И что это мог быть знак или сообщение. Или просто передал привет?
— Или крик о помощи, — сказал Макдональд. — Но с этим будут разбираться судебные психиатры.
— Нет, не о помощи. Но что-то близкое. Не могу подобрать подходящего слова.
— Достаточно, если ты знаешь это сам, по-шведски.
— Я и по-шведски слова не нашел, ни на каком языке.
Ветер переменился, и Бергенхем в первый раз ощутил, как лодка раскачивается из стороны в сторону. Вентиляция слегка посвистывала, как флейта.
— Не плотно прилегает, — показал он.
— Я привыкла к звуку.
— Я могу поправить.
— Мне будет чего-то не хватать.
Он немного подумал и начал:
— А когда ты Ангел…
— И что?
— Когда ты… работаешь…
— Да?
— Когда ты после танца уходишь от стола с кем-нибудь в комнатку за барной стойкой…
— Что ты хочешь узнать?
— Я хочу узнать… что происходит…
— Трахаюсь ли я с ними?
— Не… Я только думал, может, они говорят…
— То есть ты хочешь узнать, настоящая ли я проститутка.
— Нет!
— Ты думаешь, что я проститутка.
— Нет, черт возьми.
— Я не проститутка. Я никогда не делала этого за деньги — то, что ты сейчас имеешь в виду.
Бергенхем молчал, и в голове у него вертелась только одна мысль — что в нем внезапно проснулся другой человек. Кулаки почему-то были сжаты.
— Эй! Кто-нибудь дома? — спросила она и подошла поближе.
— Не подходи, — сказал он.
— Что?!
— Не подходи так близко.
— Ты все-таки думаешь, что я проститутка.
— Неправда.
Он снова выпил. Они открыли уже вторую бутылку. У него сегодня был выходной, но Мартине он сказал, что идет на работу. «Я бы хотела, чтобы ты сегодня остался дома, — сказала она ему. — Я чувствую, что воды могут отойти в любой момент».
— Я танцую для этих мерзавцев, — сказала Марианна. — Только танцую.
Но Бергенхем уже потерял интерес к своему вопросу. Он прикрыл глаза и увидел ребенка и Мартину, стоящих рядом. Для них на столе танцевала Марианна, улыбаясь чему-то, что она зажимала в руке…
Лодку стало раскачивать сильнее, словно ураган унес ее в открытое море. Ему вдруг стало нехорошо. Руки отяжелели и не слушались его, кровь пульсировала в пальцах, голова казалась чужой.
— Как когда я была маленькой… — продолжала Марианна. — Я рассказывала, как тогда было весело?
Он и остался в основном из-за того, что она стала рассказывать, какой она была в детстве. Он думал о богатых и бедных. О том, как это несправедливо. И лучше не становится, наоборот, путь в двухтысячные освещался красными, раскаленными сигналами, такого же цвета, как лампы в порноклубах, — фальшивый свет, помогающий найти дорогу в преисподнюю.