— Я бы не прочь, но когда вырвусь, одному Богу и начальству известно.
— Повадки Кейт перенимаешь, — проворчал старик, — она тоже вечно отвечала мне: «Как-нибудь…» Да, чуть не забыл, приятель в Гарде доложил мне: твоему дружку в ФБР орден на грудь повесили.
— Да ну?!
— Точно! Дерьмо не тонет. Твои родные Штаты действительно страна несусветных возможностей.
Важное письмо было только одно — от Ирины.
После гибели Уилсона Берк застрял на много дней в Неваде. Допрашивали его, допрашивали Ирину. С ним закончили быстро, ее терзали долго, и он задержался, чтобы морально поддержать бедняжку, на которую Коваленко пытался навесить соучастие или недонесение. Однако все закончилось благополучно. Берк свозил Ирину в Фаллон и познакомил с Мэнди. Женщины, старая и молодая, с ходу понравились друг другу, и Мэнди охотно взяла украинку под свое крылышко — считай, невестка! На поминальную службу по Уилсону приехало много его школьных и университетских приятелей, несколько учителей и представители племени из резервации. Даже Эли Зальцберг и Джил Эппл прилетели, соответственно с восточного и западного побережий.
Мэнди вместе с Джил Эппл нашли Ирине толкового адвоката. Чиновники стояли на том, что «Ленивые пчелки» и ценные бумаги Уилсона должны быть конфискованы как «преступным путем нажитое имущество». Но с формальной точки зрения осторожный Уилсон так ловко замел гашишное происхождение своего капитала, а адвокат так истово отрабатывал свой кругленький гонорар, что в итоге практически все отошло вдове. Хотя и последнему дураку было ясно, что трагедия в Кулпепере — дело рук Уилсона, не было ни единого доказательства против него. Таким образом, и с этой стороны государство не могло наложить лапу на его капитал.
Ирина писала (ее английский язык, немного подправленный компьютером, был уже вполне сносен):
На ранчо с Украины перебралась вся моя семья — шесть человек! Места достаточно для всех. У нас грандиозные планы. Мы с дядей Виктором, который и в Одессе был большим мастером прибыльных гешефтов, встречались с племенным советом в резервации. Когда-то земля, на которой стоят «Ленивые пчелки», принадлежала индейцам паиутам (это подтверждено условиями договора 1847 года), но была отнята правительством и передана баптистам в двадцатом веке. При современной тенденции поправлять былые несправедливости есть юридическая возможность вернуть землю паиутам, нужно только серьезно побороться. Вы спросите, почему я готова заботиться об индейцах себе в ущерб? Во-первых, народ такой жалкий. А во-вторых, мне от этого будет прямая польза. Три миллиона, конечно, деньги. Однако надолго ли их хватит? А если ранчо будет принадлежать племени, оно станет формально частью резервации, где разрешены азартные игры.
Не занимайся Джек досужими глупостями типа уничтожения цивилизации на всей планете, он бы и сам сообразил, каким золотым дном могут стать «Ленивые пчелки»!
На ранчо мы организуем небольшое казино для избранных, но основные доходы пойдут от игрального сайта, который мы откроем в Интернете. Я, конечно, буду менеджером всего этого. Чудесная идея! И племени хорошо, и я внакладе не останусь!
Еще одна прекрасная большая-большая новость. Я беременна! И совсем скоро рожу. Девочку! Я буду счастлива, если вы станете ее крестным отцом.
Огромное спасибо за вашу помощь.
И что вы застряли в этой Африке? Возвращайтесь в Штаты, тут так замечательно. Чего жизнь тратить на каких-то негров!
Целую. Ирина.
Худшие опасения Берка оправдались. И на этот раз его гоняли из кабинета в кабинет, словно он нагло добивался чего-то сомнительного и лично для себя, а не пропуска для дармовой гуманитарной помощи пухнущим от голода соотечественникам этих чиновников.
Самое комичное — когда он отправится в путь и будет неминуемо проезжать по районам, занятым повстанцами, подпись столичного чиновника может оказаться поводом для расстрела.
Но Берк давно отвык бояться. На любом контрольно-пропускном пункте любой двенадцатилетний мальчишка с автоматом мог ни с того ни с сего озвереть и наградить очередью. Если постоянно думать об этом, или рехнешься, или постыдно убежишь из Африки. Поэтому он не думал.
Зато было нестерпимо просиживать штаны на стульях министерских коридоров в ожидании чиновной милости. В Берке поднималась лютая злоба, когда он представлял, что именно в этот момент не так далеко от столицы какие-то негры умирают от голода и по европейским меркам почти в два счета излечимых болезней.
Под вечер он таки получил нужную подпись. На следующий день можно было наконец выезжать. Выжатый как лимон, он вернулся в номер отеля. Как во всех дешевых африканских отелях, воздух и здесь скрипел на зубах. Под потолком подвизгивали лопасти вентилятора. Но пыль Берка не сердила — для него она была неизбежным атрибутом Африки. А под всхлипы вентилятора он давно научился засыпать — тоже своего рода колыбельная.