Он поднял глаза и снова оказался собой. Рукиистесали синяки и царапины, с его формы вырвали рукава, превратив одежду внищенскую жилетку. На руках он обнаружил чёрные вены.
— Эй! — крикнул он в тёмный коридор, но пустотасожрала даже эхо. Виктор поднялся и осмотрелся. Пустота окутала его своимичёрными щупальцами, парень оступился, и комната осветилась светом.
«Нет, — сказал он себе, — ты не будешь на это смотреть.Только не сейчас».
— Хватит меня унижать! — прокричал парень голосом,который только-только начал мужать. — Мне надоело, что ты мной помыкаешь иговоришь, что я трус!
— Ты и есть трус, — прорычал Владимир Зверев. Сединауспела оплести усы этого тучного человека, а на лице проступил десяток-другойлишних морщин. Он был сгорблен, в руках держал позолоченную дубовую трость, накоторую теперь приходилось опираться. Но голос его утратил всякий призрак прошлойвкрадчивости и мягкости, сделавшись жёстким как никогда. — Боишься выйти издому! Боишься заговорить с девкой! Боишься сам принимать решения, боишься,боишься и ещё раз боишься!
— Лжец! — повысил тон Виктор и ударил по светлому,резному столу, на котором вытесали изваяние волка. — Я всю жизнь стараюсь тебеугодить, а всё, что получаю от тебя — это бесконечное осуждение. И как ты послеэтого можешь называть себя отцом?
— Я не смог вырасти из тебя мужчину, — с горечьюпризнал Владимир Зверев и крепко обхватил свою трость. — Как бы я ни старался,ты вечно поджимаешь свой хвост и бежишь к своей матери, прося её пожалеть. Тыбоишься жизни, щенок! Посмотри вокруг — у тебя есть любые возможности, связи,деньги, но кроме этого — ничего! Ничего! Ты просто тратишь мои деньги,батрачишь их, покупая себе всякую херню и спуская на своих «друзей». Я дал тебевозможность, свободу, но ты целыми днями лежишь и не двигаешься, ничего недостигаешь. У тебя нет амбиций, нет целей, нет желаний, только потребление! Тыне учишься, не думаешь, нихрена не делаешь! Тебе плевать на себя и на других,так ЧТО ЖЕ У ТЕБЯ ЕСТЬ?! Ты ленив, толст, слаб и никчёмен. А самое дерьмовое,что ты не пытаешься ничего с этим сделать.
Лицо подростка обагрила ярость, вперемешку с жгучей,едкой обидой. Он посмотрел на мать, надеясь получить хоть какую-то защиту, нота лишь опустила голову, стоя рядом с дверным проёмом. Теперь, когда отец всёчаще и чаще кричал, а Виктор — отвечал, его сестра предпочитала прятаться вшкафу. Он и туда посмотрел, но увидел лишь пугливые зелёные глаза, сидящие вотьме.
— Пошёл ты, — прошипел Виктор и увидел, как гневноелицо отца сразило удивление, — пошёл ты, папаша. Пошёл ты со своими деньгами, —Он сорвал с себя элитный пиджак шоколадного цвета и вытряс из его карманов всё:карты, кошельки, украшения, визитки, приглашения и пропуска. — Забирай, ябольше и копейки у тебя не возьму, ублюдок, — Он почувствовал, что заходитслишком далеко, но останавливаться было поздно. Он сорвал серебряные часы, сзолотым обрамлением, пару перстней и браслетов. Все они рухнули на пол. —Забудь, что у тебя был сын, забудь, старый мудак, — Слова текли из него чёрнымгноем, — я уйду и найду место получше, там, где мои таланты оценят.
— И куда же ты пойдёшь, сопляк? — медленно проговорилВладимир Зверев, после долгого молчания. Лицо его залилось краской, и ондрожал, но всё же до конца выслушал слова сына.
— Ты и сам знаешь, — небрежно бросил Виктор иразвернулся, идя к массивной дубовой двери. За окном выл ветер и лил проливнойдождь, но ему, Виктору, было плевать.
— Ты не посмеешь, — в голосе отца было большестраха, чем гнева, — ты не посмеешь идти в Инквизицию!
— Да, так кто же мне запретит? — Виктор надменноулыбнулся. — Быть может, сдохнуть под натиском демонов будет лучше, чемслушать, как тебя ненавидит собственный отец.
— Виктор…
— Я больше тебе не сын.
И он ушёл. Скрылся в тенях ночи, под воем ветра ибарабанной дробью проливных дождей. Пусть он и сказал, что уходит, то всё женадеялся, что за ним придут. Сначала гнев туманил его мысли, и Витя уходил всёдальше и дальше, уходя за пределы безопасной, отстроенной отдельно для элитныхпрослоек общества посёлка, имя которому не было.
Он ушёл и никто, даже охрана, которая доселеприводила его обратно, куда бы он не уходил и где бы не находился, не пришлаему на помощь. Он голодал, спал в лесной яме, присыпанной мокрой грязью илистьями берёз и уходил всё дальше и дальше в рядом стоящий лес, который наделе был внушительным парком. Не было ни людей, ни животных, никого.