Виноградову приходилось несколько раз бывать здесь - и по делам, и с семьей. И непременно забредал он на великолепную, просторную набережную, красивейшую на континенте - к которой чуть ли не ежечасно швартовались круизные и линейные теплоходы.
Это было великолепное, неспособное утомить зрелище! Величественные, многопалубные паромы, белоснежные туристические суда под флагами всей планеты, ярко раскрашенные катера-"пароходики" экскурсионных фирм... Кажущаяся суета в гавани подчинялась своим, непонятным сухопутному зрителю правилам и законам.
Таким же, непонятным и даже неизвестным постороннему правилам подчинялась и береговая, криминальная жизнь пассажирского порта.
... Оказавшийся в далеком городе скучающий миллионер запросто может позвонить в местное отделение "Ротари-клуба". Там его с удовольствием примут... То же и со студентом-бродягой, добравшимся автостопом до чужих краев и рассчитывающим на ночлег в "общаге" первого же попавшегося на пути университета - на улице, всяко, не оставят! А кого искать в подобной ситуации одинокому офицеру российской спецслужбы?
Не в местную же контрразведку идти, елки-палки!
Могут понять неправильно...
У построенного к давно минувшей Олимпиаде причала швартовался похожий чем-то одновременно и на холодильник, и на утюг пятипалубный теплоход "Профессор Теплухин", гордость одной из бывших союзных республик. По какому-то недоразумению малоопытные, но жадные национальные кадры не успели ещё ни утопить его, ни продать за бесценок, вот лайнер и возил теперь туда-сюда по Балтике и Черному морю шоп-туристов и "челноков" из ближнего зарубежья.
- О, Сурен! Джа-ан...
Вопреки расхожему убеждению, в памяти редко остается первая учительница. Вполне можно забыть за хлопотной чередой событий и лиц даже ту женщину, с которой потерял невинность... Но оперативника, который тебя завербовал, будешь и помимо воли помнить всю оставшуюся жизнь.
- Здрас-сте... - сероватое, несмотря на врожденный кавказский загар, лицо мужчины, стоящего в небольшой толпе зевак и встречающих, особой радости по поводу Владимира Александровича не выразило.
- Ты совсем не изменился, Сурен! - С ностальгией в голосе проговорил майор. И это казалось почти правдой: те же неестественно впалые щеки, тот же затравленный взгляд из-под бровей, нечесаная шевелюра. При росте почти в метр восемьдесят человек выглядел даже ниже Виноградова. - Сколько мы не виделись?
- Да уж года три... - собеседник воровато осмотрелся, убеждаясь, что посторонних ушей поблизости нет.
Бывший старший оперуполномоченный оказался один, и это мужчину немного успокоило:
- Какими судьбами, Владимир Александрович? Неужели по путевочке?
- Да нет... Служба! - туманно ушел от ответа майор.
- Встречаете кого-нибудь? - показал Сурен в сторону наползающего на берег теплохода.
- Нет. Просто надо поговорить.
- Со мной?
- Да, Сурен. С тобой!
Собеседник опять покосился в сторону усыпанного пассажирами высоченного борта и с большим трудом скрыл досаду:
- Неужели так вот - специально приехали?
- Специально пришел, - стараясь не погрешить против истины кивнул Виноградов. И с пониманием добавил:
- Да ты не волнуйся. Я подожду.
- Пять минут, Владимир Александрович... От силы - пятнадцать, ладно?
- Нет проблем. Бизнес - это святое! - Виноградов потрепал собеседника по плечу и показал в сторону стеклянной витрины расположенного неподалеку ресторанчика:
- Посижу, позавтракаю пока... Закончишь тут - сразу приходи. Вопрос серьезный! Можно и дело доброе сделать, и заработать неплохо.
- Заработать? - сделал стойку Сурен.
- Да в любом случае побольше, чем тут... - последнюю фразу Владимир Александрович бросил уже через плече, на ходу.
В ресторанчике с поэтическим и, видимо, французским названием "Мэр блю", он сел так, чтобы наблюдать за только что покинутым участком набережной. Заказал омлет с ветчиной, хлеба и огромную кружку кофе.
Женщина за стойкой привыкла к разному портовому люду, поэтому ни вид, ни акцент раннего посетителя её не заинтересовали. Главным, однако, было то, что платить за еду полагалось не сразу, а после подачи счета.
- Киитос! - на всякий случай по-фински поблагодарил Владимир Александрович. Стараясь не чавкать и не торопиться, он приступил к долгожданной трапезе.
А там, у причальной стенки, уже изрыгал из себя пестрые и шумные пассажирские потоки ошвартовавшийся "Профессор Теплухин" - два широченных металлических трапа вываливали людей на заасфальтированное пространство между бортом судна и павильонами иммиграционных властей.
Монолитная толпа перед границей дробилась после прохождения всех таможенных и паспортных формальностей на несколько притихших, обиженных, но очень целеустремленных ручейков. Периодически в поле зрения Виноградова возникал человек, которого он называл Суреном - кого-то о чем-то спрашивал, озабоченно качал головой, улыбался... Видно было, что с течением времени матерчатая сумка его наполняется и заметно тяжелеет.
Легендарная, все-таки, личность! Непотопляемая, как авианосец "Миссури"...
Владимир Александрович завербовал его лет десять назад - скорее, для выполнения квартального плана, чем по необходимости. Берег, как и остальных своих негласных сотрудников, выручал по мелочи и до копейки выплачивал все, что в таких случаях полагалось.
Потом формальные отношения прекратились: Виноградова перевели на другую линию оперативного обслуживания, а ни с кем другим подопечный иметь дела не захотел. Расставание было без слез и взаимных претензий - изредка ещё потом перезванивались, поздравляли друг друга с большими праздниками и днями рождения...
А по прошествии времени узнал от коллеги-"смежника", что Сурен уехал с туристической группой в одну из скандинавских стран и попросил там политического убежища. Как потенциальная жертва коммунистического террора. Год местные власти добросовестно разбирались, но в Москве к этому времени уже во всю царил Михаил Сергеевич - и бедолагу депортировали обратно.
Никаких санкций со стороны ошалевших от перестройки спецслужб не последовало, и поскучав немного о дармовом "социальном пособии" и шикарных по тогдашним российским меркам прилавках буржуазных супермаркетов, бывший негласный помощник милиции предпринял вторую попытку обосноваться на Западе. Момент был, казалось, беспроигрышный - августовский путч девяносто первого, вся Европа у телевизоров... Но к огорчению Сурена участников ГКЧП быстренько спрятали на нары следственного изолятора, а самого его, опять выдворили за пределы благополучной Скандинавии - продолжать без помех строить новое общество на исторической родине.
И только с третьей попытки ему удалось победить бездушную бюрократическую машину. Прибыв, теперь уже нелегально, в Столицу, он обьявил властям, что является... активным гомосексуалистом. Проверить это эксперты иммиграционной службы не смогли - пришлось положиться на честное слово претендента и хорошо оплаченные показания его уже обосновавшихся на "социале" земляков.
Что же поделаешь, дали Сурену статус беженца. Со всеми вытекающими материальными благами... Почему? Да просто из-за крохотной разницы в уголовном законодательстве. Ибо, если за деяние, не считающееся в Европейском Сообществе преступным, человеку грозит преследование по законам страны, из которой он прибыл, то вопрос с убежищем решается почти автоматически. Скандинавы, известное дело, стараются "голубых" не обижать, а у нас в то время за мужеложество сажали.
Теперь, когда "правовой разрыв" устранен, есть, конечно, основания для высылки Сурена обратно - но кто будет возиться с маленьким человечком, просочившимся-таки пару лет назад через иммиграционное сито? Тут бы с новыми претендентами разобраться...
Разве что, прихватят его полицейские в штатском на спекуляции русской водкой. Тогда - да... Считай, что уже депортировали. Но ведь это ещё умудриться надо поймать!