Вечер прошел неспешно, в удивительно приятной и какой-то расслабляющей атмосфере — Лиза даже забыла, что они с Бруно видятся всего лишь второй раз. В нем была прирожденная интеллигентность и широкий кругозор, интерес к событиям в мире и в собственном доме — то, чего так часто не хватало мужчинам, и он, конечно, не был финансовым занудой, хотя и являлся исполнительным директором банка Intesa Sanpaolo. Лизе было тепло и спокойно, когда они обсуждали рынок «мусорных» облигаций в США и политическую ситуацию в России, дорогую иену и планы ОПЕК — она ощущала себя прежней Лизой, выпускницей знаменитой Плешки и бабушкиной внучкой. Казалось невероятным и в то же время пугающе прекрасным, что не нужно опасаться историй из прошлого, скрывать свои мысли и мотивы, ждать, что тонкая паутинка романтичного вечера разорвется в один момент, потому что кто-то что-то узнает.
В середине вечера между карпаччо и дорады и папарделле с трюфелями Бруно осторожно заметил:
— Я еще не поздравил тебя с будущим материнством. Оно тебе очень к лицу.
— Спасибо, Бруно, — тихо ответила Лиза. — Сейчас я счастлива как никогда.
А потом разговор вновь перешел на далекие от личных дел темы, как и должно было быть между не слишком хорошо знакомыми людьми, или как и должно было быть на первом свидании. В конце концов, разве есть где-то запрет ходить будущим мамам на свидания?
Глава 25
Он оставался в Лондоне — городе, который не любил, который нагонял на него тоску как на какого-нибудь героя эпохи декаданса. Оставался из чувства противоречия, из желания сделать хуже самому себе. Это давно превратилось в привычку — причинять себе неудобства, заставлять себя если не страдать, то испытывать дискомфорт. Наверняка, какой-нибудь модный психоаналитик многое мог бы сказать на этот счет — Корнилов не нуждался в подобных словах, он и сам все о себе знал.
Алексей сблизился с Настей, не случайно, а по заранее продуманной схеме — она была взрослой, холодной и лишенной каких-то иллюзий, вернее, не была, а считала себя таковой, думая, будто пренебрежительные слова о женских эмоциях и чувствах, об абсурдной вере в любовь между взрослыми состоявшимися людьми, могут скрыть ее подспудное желание семьи и тепла. Корнилов позволял ей верить, что действительно могут — это было именно то, что нужно: секс на дистанции, взаимный самообман — безопасный и отстраненный, как еще один пункт бизнес-плана.
Дистанция сократилась лишь однажды, и Алексей не был против. Субботним днем, когда они планировали поездку в Кентербери, Настя позвонила и с сожалением сообщила, что не едет, поскольку няня ее дочери слегла с жестокой ангиной, а другая может прийти лишь через несколько часов. Корнилов, не думая ни о чем, а, может, наоборот, желая не оставаться наедине с собой, предложил взять девочку в поездку. Настя смутилась, но быстро согласилась, наверное, побоялась показаться чересчур холодной, усмехнулся Алексей. Так они и отправились странной компанией: молчаливый Корнилов, скованная своей ролью матери Настя и улыбчивая девочка — Энн, Аня, пребывающая в эйфории от выходных рядом с мамой. Вместо элегантного и разыгранного словно по нотам обеда, который им, как взрослым и состоявшимся людям, должен был казаться в меру романтичным, Алексей оказался втянут в сумбурное обсуждение подвигов короля Артура и похождений прекрасной Гвиневры, забросан цитатами Фаины Раневской и ошарашен утверждением о том, что Россию, вероятно, ожидает сценарий арабской весны, и все это из уст семилетней малютки. Настя сначала пыталась сдерживать дочь, а потом расслабилась и позволила себе мягкую улыбку, а потом еще одну, понемногу теряя свой стильно-равнодушный образ. В какой-то момент Алексей понял, что заразительно смеется и осознал, что со стороны они, скорее всего, выглядят счастливыми родителями, отличной парой с очаровательной дочкой. А ведь ребенку Лизы, и его ребенку тоже, было бы столько же, сколько и Настиной Ане — целых семь лет. Интересно, сохранила бы Лиза этого ребенка? Сообщила бы ему? И как отреагировал бы он? Корнилов, не лукавя самому себе, мог утверждать одно — он был бы страшно разозлен, потом испытал бы легкие угрызения совести и постарался бы откупиться от Лизы, причем единовременно, не желая связывать себя с милой девушкой на одну ночь. Откупаться не пришлось, ситуация разрешилась сама собой, изменив жизнь Лизы, раз и навсегда. Можно ли говорить, что ее жизнь изменилась к худшему? Может быть, не уйди она из «Брокер Инвеста», так бы и оставалась сотрудником средней руки, ездила бы на малолитражке, отдыхала в Турции и носила скучные костюмы? А, может, сделала бы блестящий MBA и вошла в правление какого-нибудь иностранного банка к своим неполным тридцати годам, вышла замуж и родила бы прелестную малышку, подарив ей свою загадочную улыбку и чуть грустные глаза? Никто и ничего не мог знать наверняка. Она не стала скучной банковской мышкой и яркой инвестиционной звездой тоже не стала, она была его Лизой — нежной предательницей, которая не желала убираться из его мыслей.
Она не знала, что делать, впервые за долгие годы, раньше всегда был какой-то план, цель, требующая неукоснительного достижения. Нельзя сказать, что цели не было сейчас, просто Лиза начала сомневаться, стоит ли ее так решительно достигать. Лиза не сдавалась и не позволяла себе расслабляться, она решительно корректировала дизайн-проект, приобрела чудесный комод середины XIX века, который собиралась установить на этаже с вечерними платьями, заказала ковры и люстры, составляла примерный план развески в залах магазина. Только вот все чаще в голову закрадывалась мысль: магазин — это действительно именно то, чего она хочет?
Лиза много гуляла по берегам мрачного Комо, улыбаясь прохожим, которых уже знала в лицо, проводила томные часы в опустевшем в межсезонье спа-салоне, наслаждаясь нежными ласками массажей и шелковыми прикосновениями масок. Ее всегда безупречная кожа вдруг испортилась, покрывшись некрасивыми красными точками, Лиза объявила им непримиримую войну. Доктор лишь разводил руками: гормоны, но она не собиралась походить на неухоженного подростка. Лиза еще немного поправилась и даже решилась надеть свою первую по-настоящему «беременную» вещь — джинсы со специальным эластичным поясом для растущего живота. Все было хорошо — тихо, спокойно и немного скучно. Можно было бы совсем забыть о жизни за пределами этого маленького идиллического мирка, но забыть не удавалось: приставленные Корниловым охранники, постоянное напоминание об угрозе, исходящей от чужого и страшного человека, воспоминания об Алексее, вопреки всему, во имя ребенка, которому достался именно такой папа. Папа — какое мягкое слово, особенно, если его произносит малыш, слово, которое должен хоть раз услышать каждый мужчина — захочет ли слышать его Алексей?
Прежде озабоченная лишь устройством магазина, поисками няни и попытками выбросить из головы Корнилова, Лиза вдруг сообразила, что ничего не приобрела для малыша. В Москве не хотела раньше времени привлекать внимание Алексея, а на Комо слишком погрузилась в размеренное течение почти курортной жизни. На одной из вечеринок, куда ее заманили Стефания и Бруно, она познакомилась с коллеой Стеф, которая ждала ребенка примерно в то же время, что и Лиза. Темпераментная итальянка, узнав в Лизе родственную душу, засыпала ее вопросами: «А ты уже купила этот чудо-матрас Cocoon Baby? Ты будешь покупать только кроватку или кроватку вместе с люлькой? Тебе нравятся кресла-переноски Maxi-Cosi? А памперсы?». В тот момент Лиза впервые за всю беременность ощутила легкую тошноту: ее малышу будет негде спать, не в чем гулять и нечего носить!