Лиза услышала шаги за своей спиной, обернулась:
— Доктор, а почему он не дышит сам? — она повторила свой вопрос.
— Отравление угарным газом, необходима искусственная вентиляция легких, — равнодушно ответил врач. Лизино сердце сжалось.
— Я не могу войти к нему, да? — ее голос дрогнул.
— Не можете. Я объяснял вам, необходима абсолютная стерильность.
— Понятно, — Лиза почти прошептала это. Глупо, конечно, но ей, казалось, если она коснется Алексея хотя бы пальчиком, хотя бы на секунду, станет как-то проще и лучше, ей — не ему.
Врач отошел, и Лиза снова осталась одна, не одна, а наедине с Алексеем — поправила она себя. Они так давно не были наедине друг с другом.
В голове вертелись слова о состоянии Алексея: ожоги пятидесяти процентов тела, большей частью второй степени, частично — третьей, ушиб головного мозга с компрессий, возможно, потребуется состояние искусственной комы. Лиза не понимала, что все это значит: плохо, очень плохо или безнадежно? Состояние стабильно тяжелое, но есть и хорошие новости: глаза и позвоночник не пострадали.
Лиза зябко обхватила себя руками, она смотрела на Алексея и вспоминала лучшие моменты, что были между ними, и, удивительное дело, события семилетней давности и прошлых месяцев смешались воедино: вот он подходит к ней на корпоративе «Брокер-инвеста», улыбается насмешливо и немного порочно, вваливается с Дорофеевым в ее прихожую и почти получает по голове коробкой из-под туфель, касается ее там, где не касался никто до него, властно обнимает ее и знакомит со своими друзьями и партнерами в Марбелье, засыпает рядом с ней, ест бабушкин торт. Наверное, последний момент — самый интимный из тех, что были между ними, — не секс и не занятия любовью, а именно этот теплый ужин в осенне-багровых Альпах. И вот он здесь, а она через стену, которая разделяет их больше, чем тысячи километров в пути, которые разделяли вчера и позавчера. Слезы катились по щекам, падая на грудь, впитываясь в плотную ткань платья. Она была ему никем, а ощущала себя самым близким человеком на свете.
— Лиза, это я, — она ощутила легкое прикосновение к своему плечу, обернулась — приехала Катя, лучшая подруга, с которой они планировали в эти минуты поедать фондю, делиться новостями и даже ругать мужчин.
Катя сделала шаг навстречу, обняв Лизу и притянув ее к себе. Лиза прижалась мокрой щекой к плечу подруги и позволила себе судорожный всхлип, потом еще один и еще. Слезы полились потоком, а рыдания грозили задушить.
— Пойдем отсюда, вдруг Алексей услышит, — Катя потянула Лизу в коридор. — И вообще не думаю, что ему понравится, что я видела его почти голым, — жалкие остатки иронии в попытке не зарыдать вслед за подругой. Лиза поддалась, бросив еще один взгляд на Алексея, надеясь, что этот взгляд не будет прощальным.
Они сидели рядом на жалком дермантиновом диване, не зная о чем говорить, вздрагивая каждую раз, когда открывалась дверь. Василий Петрович входил и выходил, что-то напряженно обсуждая по телефону, красивая усталая женщина с повязками на руках и ссадинами на лице ютилась в кресле в противоположном конце комнаты. Женщина, с которой был Алексей, когда все произошло. Катя кивнула ей, входя, Лиза мимолетно удивилась их знакомству, но спрашивать ни о чем не стала.
— Сергей с родителями Алексея и с его сестрой будет здесь часов через семь, — сказала Катя, не зная, как на это отреагирует Лиза. Ситуация, в которой они оказались, была не лучшим вариантом, при котором старшие Корниловы могли узнать о том, что станут бабушкой и дедушкой, а уж реакцию Сергея на то, что она ничего ему не рассказала о ребенке ее несерьезной подруги и его лучшего друга, было представить очень легко.
— Хорошо, — безразлично ответила Лиза, ее сейчас не волновал никто: ни родители Алексея, ни та женщина, рядом с которой он едва не погиб. Самым главным был Алексей.
— Скорее всего, Алексея нужно будет перевозить отсюда. И наши люди, и люди Корнилова занимаются этим, — Катя кивнула на вошедшего Василия Петровича. Сергей считает, что в Лондон.
— Они очень дружны, да? — Лизе хотелось говорить о чем-то простом, не связанным с ранами, болью и решениями, которые предстояло принимать, и принимать, увы, не ей.
— Очень, — криво улыбнулась Катя. — С детства. Сергей говорит, что не будь отца Алексея, он бы ни сделал ничего, ну ты понимаешь, весь этот бизнес, — Катя неопределенно махнула рукой. — Он считает Корниловых почти своей семьей.
— Алексей говорил, что Сергей после смерти родителей много времени проводил с его семьей. Сергею тогда было почти восемнадцать, а Алексею на год меньше — Лиза не могла представить себе юными ни одного, ни другого. Казалось, они так и родились уверенными в себе мужчинами под сорок.
— На полтора, Сергей любит повторять, что он старше его на полтора года, — Катя вспомнила, как вошла в прокуренный кабинет в их московском доме, когда мужчины вспоминали похождения своей юности. — Знаешь, они были такими смешными, у нас дома есть фотографии, я тебе покажу, — Катя любила старые снимки и то тепло, что они хранили. — Смешными и беззаботными, идеалистами, наверное.
— Жаль, когда мужчины навсегда перестают быть идеалистами слишком рано, — тихо произнесла Лиза и огорчилась, что даже не знала, когда это произошло с Алексеем.
— Сергей перестал быть им после смерти родителей, в один день, сначала матери, потом отца.
— Ты почти ненавидишь их? — с удивлением спросила Лиза.
— Не почти, — с горечью ответила Катя. — Его мать покончила с собой, а отец не захотел жить дальше, сын — ведь это совсем не важно, — сейчас была не та ситуация и не то время, когда стоило ворошить обиды прошлого, но она и, правда, не могла простить родителей мужа. Как можно не любить своего ребенка, чтобы оставить его одного?
— Ты права, как можно, — повторила Лиза, а Катя поняла, что последнюю фразу она произнесла вслух. — Я успокаиваю себя нелепыми мыслями, что Алексей слишком несговорчив, чтобы сдаться, что у него слишком много неоконченных дел, что он не может вот так… — она не могла даже заставить себя произнести это слово «умереть» — не увидев своего сына или дочь, не узнав мой секрет, — Лиза замолчала, уже привычным движением смахнув слезу.
— Ты ведь так и не знаешь, кто там? — Катя дотронулась до живота подруги.
— Не знаю, через четыре дня собиралась на УЗИ, — прежние планы казались далекими, словно их составляли посторонние люди. — Я бы хотела девочку, с девочками все как-то понятно, но для Алексея я бы хотела сына. Не знаю, почему. Думаю, ему, как каждому мужчине, хочется сына. Никогда не забуду твоего Сергея в роддоме, растерянного, счастливого, когда ему показали Арину, а он закричал «Классный пацан, на меня похож!», — Лиза улыбнулась и заплакала еще сильнее. — Как бы я хотела, чтобы Алексей тоже пережил все это.
— Он переживет, обязательно переживет, — Катя прижала подругу к себе, желая ее утешить и понимая, что все бесполезно, желая увидеть скорее своего мужа, обнять его, позволить утешить себя.
Лиза смотрела в одну точку, иногда легко улыбаясь своим мыслям, вспоминая что-то особенное, что бывает между двумя любящими людьми, как бы каждый из них ни пытался отрицать очевидное.
— Наверное, я должна настаивать, чтобы ты поехала в гостиницу, отдохнула, но я не буду. Я же знаю, ты не поедешь, — сказала Катя.
— Не поеду, — замотала головой Лиза. — Я не поеду никуда отсюда.
— И я бы не поехала. Как ты себя чувствуешь?
— Нормально. Я тебе говорила, меня не беспокоит последние месяца полтора ничего, иногда болит спина и к вечеру слегка отекают ноги, но это ерунда.
— И адски хочется есть? — для Кати, родившей близнецов, вечное чувство голода было неотъемлемой частью беременности.
— Последнее время, да, — согласилась Лиза. — И, знаешь, макарон, тортов и гамбургеров.
— Держи, — Катя вытащила из сумки Hermes огромный диетический батончик и протянула его подруге.
Лиза невольно улыбнулась.