— Не смейся, когда я бываю с детьми, у меня в сумке и не такое найдешь, — мягко заметила Катя. — Впрочем, скоро сама узнаешь.
Катя она отошла к автомату с чаем и кофе, а когда вернулась, увидела, что Лиза закрыла глаза, откинувшись в неудобной позе на спинку жалкого дивана, а в противоположном конце комнаты так и сидела, замерев, словно оглушенная, Анастасия Манн — партер одной из лучших лондонских юрфирм, красивая женщина и, очевидно, спутница Корнилова в этой трагической поездке. Катя была ей абсолютно ничего не должна и недолюбливала ее из-за профессиональных вопросов, но вечное желание всем помогать взяло верх.
— Анастасия, я хочу вам чем-то помочь, — сказала Катя, присаживаясь на подлокотник Настиного кресла.
— Ваша подруга, да? — пересохшими губами прошептала Настя.
— Да, Лиза моя подруга, — просто ответила Катя.
— Беременная ребенком Корнилова, — продолжала Настя.
Катя решила, что ей нечего на это ответить — Настя и сама правильно все поняла.
— И пока она где-то мучилась от токсикоза и растяжек, хотела ночью колбасы и абрикосов, он развлекался со мной, — Настя замолчала. — Они одинаковые, все абсолютно все, — продолжила она, вероятно, вспомнив о чем-то, далеком от отношений с Алексеем. — Я знала, что у меня эпизодическая роль, но не думала, что играю отрицательную героиню, — Настя задрожала, закрыв глаза и сразу став старше. Катя сняла с плеч шаль и накинула ее на узкие плечи той, что еще пару минут она считала хищницей и мегерой, а сейчас видела в ней только усталую женщину, разочаровавшуюся еще раз.
— Я ничем не помогу Алексею, а ждать здесь известий — право Лизы. Помогите мне уехать в Лондон, — Настя показала свои забинтованные руки. — Там дочь и мама, мне нужно к ним.
— Хорошо, — почти прошептала Катя. Ей было жаль эту женщину, которая здесь, и правда, была не нужна, но которую ждали детские объятия и материнский укор в тысяче километров отсюда. — Вы можете полететь на том же самолете, на котором прилетела сюда я. Я только позвоню и все устрою.
Лиза еще трижды подходила к этой почти космической палате, в которой лежал Алексей, вглядывалась в знакомые черты в надежде увидеть хотя бы крошечное изменение к лучшему — изменений не было, время словно застыло для него, а, значит, и для нее. Боже, Лизе даже казалось, что Алексей не дышит, но врач объяснил, что причина — в искусственной вентиляции легких.
Как же так? в одну страшную минуту твоя жизнь теряет привычное содержание и смысл, и самыми важными становятся почти абсурдные слова: отек мозга, эскаротомия, некрэктомия, пересадка кожи. Она не хочет даже знать, что все это значит, но она должна знать. Выясняется, что отек мозга спадает и давление нормализуется — это хороший знак, на левой руке и частично на туловище ожоги третьей степени, сами они не заживут, а, значит, потребуется пересадка кожи. Следующие сутки будут критическими, а потом, если все будет хорошо, Алексея можно перевозить в другую больницу. Думал ли он, самоуверенный и жесткий циник, что посторонние люди будут говорить о нем, как о неодушевленном предмете: можно перевозить или нет, стоит ему дышать самостоятельно или нет. Боже, как больно и страшно! — Лиза прислонилась лбом к холодному стеклу, — больно смотреть на него и страшно отвести глаза. Глупо, конечно, но Лизе кажется, что, пока она смотрит на Алексея, она будто заставляет его жить. Редкая самонадеянность, ведь она даже не смогла заставить его с ней поговорить.
Лиза бросила взгляд на часы — половина пятого, почти утро, совсем скоро приедут родители Алексея и Дорофеев. Вдобавок к трагедии сына старшим Корниловым еще придется осмыслить ее состояние, потому что Лиза ничего скрывать и не собиралась, она и так слишком долго это скрывала.
— Мадам, думаю, вам лучше уйти отсюда, — на ломаном английском произнесла подошедшая совсем юная медсестра, — Мы будем делать некоторые манипуляции с вашим мужем, наверное, вам лучше не видеть это.
Лиза вздрогнула, представив, что еще предстоит Алексею.
— Что? — пересохшими губами произнесла она.
— Ничего страшного, — ответила девушка, отчего-то слегка покраснев. — Обычные процедуры, которые мы делаем для бессознательных больных.
Лиза развернулась и пошла в сторону комнаты, где оставила Катю, Алексею и правда бы не понравилось, если бы она видела в нем бессознательного больного.
За тонкой дверью слышались приглушенные мужские голоса и женские всхлипы — они приехали, вздохнула Лиза и резко открыла дверь.
— Лиза, — Катя кинулась к ней, словно хотела защитить, — Приехали родители Алексея, Марина и Сергей.
Лиза вежливо кивнула, а что ей оставалось делать, разве были какие-то правила приветствия родителей мужчины, ребенка которого ты ждала втайне от него, и который боролся за жизнь в сотне метров отсюда?
— Несколько неожиданно! — прокомментировал Сергей, окидывая Лизу внимательным взглядом.
— Я же вам говорила! — слишком громко заявила Марина, обращаясь к матери и отцу, а потом подняла на Лизу глаза, в которых были боль и сочувствие.
Лизина новость была сенсацией несколько секунд, затем вошел врач, и все внимание переключилось на него — уже известные Лизе факты, которые будучи услышанными во второй раз, отчего-то перестали казаться такими страшными. Ожоги: тридцать процентов второй степени, двадцать — третьей, необходима пересадка кожи, ушиб головного мозга, но отек спадает и компрессия уменьшается, а, значит, искусственная кома не понадобится, глаза и позвоночник в норме, легким пока требуется искусственная вентиляция. Состояние стабильно тяжелое, но максимум через двое суток, если динамика сохранится, пациент будет готов к перевозке.
Лиза взглянула на мать Алексея, у нее было мокрое от слез лицо и обреченный взгляд, Светлана Геннадьевна думала, что теряет единственного сына. К ней прижалась Марина, давясь беззвучными всхлипами. Отец Алексея стоял посреди комнаты, словно не понимая, как это могло произойти с его сыном. Дорофеев одной рукой обнимал Катю, а другой в неловком сочувственном жесте касался старшего Корнилова. Словно кадр моментальной съемки, в которой у каждого кто-то был, а Лиза совершенно одна. Катя резко дернула плечами и освободилась от объятий мужа, шагнула к Лизе и обняла ее за плечи.
— Ты видишь, ему на самую-самую малость лучше, — прошептала она на ухо подруге.
— Брюссель или Лондон? — резко спросил отец Алексея у Сергея. Дорофеев бросил взгляд на Катю, та усадила Лизу в кресло и только потом ответила:
— Лондон, ожоговый центр принцессы Анны, один из лучших в мире. Они готовы принять Алексея в любую минуту. Самолет с медицинским оборудованием зафрахтован.
— Хорошо, — коротко ответил Сергей и вопросительно посмотрел на Дмитрия Петровича. Было невыносимо видеть страдания Корниловых и не иметь возможности помочь, представлять боль Алексея, который всегда был самым близким другом и даже чем-то больше.
— Значит, Лондон, — кивнул Корнилов-старший и вышел, Сергей направился следом за ним.
Катя присела рядом с Лизой на краешек кресла, держа ее за руку так крепко, словно та могла убежать.
— Я хочу пойти к нему, — почти шепотом произнесла Светлана Геннадьевна и медленно встала.
— Подождите, чуть позже, — Лиза шагнула навстречу, потянув за собой Катю. Наверное, матери не следовало видеть то же, что и несуществующей жене. — Там какие-то манипуляции, меня просили ненадолго уйти. Вас позовут, когда закончат.
Светлана Геннадьевна бессильно опустилась на диван, Лиза растерянно замерла — она была совсем чужой и как будто ненужной здесь. Они заберут Алексея в Лондон, и она даже не увидит его, но она ведь не может без него. Господи, у нее даже нет английской визы, старая закончилась, а новая пока была не нужна, а, значит, Лиза даже быстро не сможет поехать к нему.
— Лиза, думаю, мне еще нужно позаботиться о визе для тебя, так? — нарочито бодрым голосом заговорила Катя.
— Да, так, — ответила Лиза, не веря своей удаче — удача теперь измерялась очень простыми вещами.
— Пойдем со мной на минуту, — подруга потянула Лизу к выходу.
— Иди, а я останусь, — Лизе, казалось, глупым бежать от матери и сестры Алексея.