– Отдай мне свои слезы... – Прошептал она.
Мужик онемел и испугался еще больше. А Октис только ближе придвинулась к нему, изогнула шею, и одним медленным движением слизала языком слезы с его щеки.
Как ей показалось, она получила, что хотела. Отодвинулась на прежнюю позицию. Опять уставилась на него, но удержаться уже не могла: вид испуганного мирянина теперь вызывал у нее только смех. Она начала давиться ели сдерживаясь. Побежала дальше, громко хохоча.
В итоге она поняла, что сидит в холодной речке и не знает почему. Над водой оставались только глаза. Иногда она чуть приподнималась, чтобы вдохнуть или сказать что-то Воронею. Тот так же сидел в воде и смотрел по сторонам.
– Октис, а теперь?
– Нет еще. Я точно чувствую, что что-то не так. – Сказала она и вновь погрузилась.
– А теперь?
Вскоре они просто вышли из реки обратно на дорогу и пошли вперед. Не вытираясь и не разговаривая. Им взаимно не хотелось думать и говорить о произошедшем. После долгого молчания первая фраза принадлежала все-таки Октис:
– Слушай, а ты не испортил товар?
– Ох, черви! – Вороней остановился и сгрузил сумки.
Он нервно развязывал и запускал внутрь обеих торб руки.
– Ну, в общем, меду все равно. – Он достал все горшки и слил воду. – Пусть хоть растечется – подсохнет и станет таким же. Только форму потеряет. А вот горючий порошок намок и даже впитался в мешочки. Не знаю, будет ли он действовать, но, наверно, надо высыпать и просушить. Только такие же мешочки найти. А то эти загорятся.
– Горючий порошок? Это еще что? Он может так просто загореться?
– Да, иногда может самовозгореться от трения...
– И ты носишь такое за спиной? Это же опасно!
– Ну, я и мед нес за спиной. И что оказалось опасней?
Она хмыкнула. Посмотрела, что в ее сумке. Еда, которую продал им старик, от воды не пострадала. Разве что засохший хлеб снаружи превратился в кашу, оставшись в сердцевине твердым, как камень.
– Горючий порошок – это что-то вроде лампового масла. – Объяснял Вороней. – То есть, если бы горело само масло, а не смоченный фитиль. Порошок трудно разжечь от простой искры, но иногда он сам возгорается от неправильного хранения.
– Зачем он нужен, если есть масло?
– От него больше жару. Его используют опытные кузнецы и другие – кому нужно, чтоб горело хорошо.
– Подожди. Я, кажется, видела его в действии. Его… ведающие используют…
– Ведающие? Ну что ж, если кузнецам не впихнем, будем этих искать.
Они продолжили свой путь.
– У тебя, кстати, лук сломан. – Сказал Вороней чуть погодя.
Октис одернула перекинутый через плечо лук и увидела огромную трещину. Искривилась в досаде и продолжила идти молча.
– Ну так, а чего ты его дальше несешь?
Она без эмоций посмотрела на спутника. Сняла лук и выбросила, не глядя, в реку.
– Колчан только не выкидывай...
– И не собиралась.
– Загоним или новый лук найдем.
Только когда Мать начала клониться ко сну, спутники догадались, что потеряли счет времени. Они решили сойти с дороги подальше в лес на ночлег. Собрали хвороста, устроили костер, поели. Октис привычно уже укуталась в плащ и легла спать. От усталости она мгновенно провалилась в глубокий сон.
И все-таки через день она дождалась своего. Встретившаяся им группка явно играла не по правилам, к которым Октис уже начала привыкать. Их было пятеро. Среди них одна девушка, один всадник на горбоноге. Октис и Вороней сухо приветствовали их, но обратно получили вымученный ответ напополам со смешком. Встречные сразу начали давить и на словах, и на деле. Все пятеро мерили глазами не только Октис: тело и обмундирование, наполовину скрытое задвинутым на спину плащом, но и Воронея. Его явно дорогой костюм и сумки за спиной тоже привлекали внимание. Уже через пару нелепых фраз грубияны посчитали себя безмерно оскорбленными, а Вороней и Октис стали должны им всем, что у них было.
Вороней неумело отступал назад и продолжал защищаться от словесных нападок вопросом на вопрос. Это было только делом времени и Октис сбросила сумки в пыль. Сняла с пояса и там же держала в руке гасило.
К ней подошли двое: мужчина и женщина. Взгляд женщины был хищный, со сдержанной улыбкой, будто Октис или сразу достанется ей на растерзание или после небольшой мужской обработки. Скорее всего, причина была в кожаном одеянии Октис, которое разбойница взглядом уже примеряла на себе.
– Ну что, милая, нелегко жить, когда мужик твой такой мудак?