Какие ледяные слова. От них веяло безразличием, чудовищным роком, в них не было ни жизни, ни смерти, только пограничье, они были ни белыми и ни чёрными, серыми.
Он не знал, как долго бродил по этой сказочной пустоте, прежде чем страшно захотелось пить. В идеальном мире не было времени, точнее, оно не играло никакой роли, все равно, что отсутствовало. Да и как мерить время, если нет солнца, а день не сменяется ночью, постоянно находясь в каком-то то ли предрассветном, то ли послезакатном состоянии? Может, найдутся часы?
Он полез в карман. Почему раньше не проверил их? А была ли нужда? – в самом деле, он же не собирался выбираться из этой бесконечной степи, потому и смысла не было спешить. Но вот найти воду стоило. Во рту першило, хотя, если он не думал об этом, то и не чувствовал жажды.
Никто нашёл портсигар. Крышка показалась ему очень красивой, он долго рассматривал её, а потом, вдруг, вспомнил вагон поезда и Харона. Воспоминание оказалось поразительным, как яркая вспышка, как головная боль. Он даже сам не понял, понравилось ему вспоминать или нет. С одной стороны, стало не так пусто, с другой – приятное состояние покоя нарушилось, как брошенный камешек пускает рябь по стоячей воде.
Он открыл портсигар. Внутри оставалась последняя сигарета. Так, вроде говорил билетёр? – «Последнюю пулю и последнюю сигарету мы оставляем себе». Недолго раздумывая, Никто закурил. Зачем откладывать, раз уж сигарета всё равно последняя? Особо курить не хотелось, хотелось пить, но он всё же постарался получить хоть какое-то удовольствие от неё. Дым тоже повёл себя неестественно, он попросту повис перед ним. В мире идеальной пустоты не бывает ветра, как и воздуха. Никто понял, что, кажется, не дышал всё это время, просто не чувствовал в этом нужды. Как же я зажёг сигарету? Как курю её? – попытался он сам себя подловить, но так и не понял.
Покончив с сигаретой, он убрал портсигар в карман. Было жалко оставлять его здесь, а сам он планировал идти дальше. Продолжил поиски в кармане и тогда нашёл что-то новое, что раньше не попадалось ему под руку.
Никто вынул предмет и удивился. Это был маленький металлический прибор, сначала он подумал, что найдёт часы, но быстро понял, что смотрит на компас. Компас? – удивился он. – Может, с ним я смогу найти реку? – Никто не знал, почему сразу подумал именно о реке, а не о пруде или другом водоёме. Почему-то ему казалось, что здесь должна быть именно река. Может, там, впереди, за горбатыми спинами невысоких холмов?
Стрелка забилась в конвульсии, пытаясь найти север, которого тут не существовало. Она забегала по кругу, сначала задержалась в одном месте, потом, кажется, передумала, сменила направление, заплясала опять, описывая долгие обороты, но так и не определилась. Всё тщетно, – понял Никто. Хотел уже было убрать его в карман, как тут заметил что-то на обратной стороне корпуса.
Прочесть надпись непросто, если не помнишь буквы, а в этом вычищенном мире думать было особенно сложно, как во сне. Даже сфокусировать глаза на словах казалось сопоставимо с каким-то подвигом. Никогда, – прочитал он первое слово, но как ни щурился, как ни пытался, не мог прочесть остального. – Пусть будет просто «Никогда», – решил он. – «Никогда» вполне то, что надо. Такое же скользкое, свербящее слово. Самое страшное из существующих.
Уже хотел попробовать поискать в карманах что-нибудь ещё, как тут его внимание привлёк далёкий силуэт где-то на самом горизонте. Присутствие другого человека в мире стёртых понятий показалось ему невообразимой удачей. Сначала Никто хотел окликнуть его, привлечь как-то внимание незнакомца, но тут спустя какое-то мгновение неведомый скрылся за верхушкой холма, исчезнув из поля зрения.
Никто бросил рассеянный взгляд на компас. Стрелка указала ровно на то место, где стоял человек. Тогда он решил просто пойти вперёд, к нему навстречу, к золотистым цветам, что покрывали ещё одну долину вдалеке. Интересно, как скоро он мог дойти до неё? Едва тронувшись с места, он понял, что расстояния здесь играли не менее вторичную роль, что и время. Быстро идти почему-то не получалось, да и не хотелось, но он словно мог проходить через пространство, если хотел. Нужно было только сосредоточиться на долине, заставить своё обленившееся сознание действительно захотеть попасть туда, как он оказывался на месте. Вообще любые осознанные действия требовали больших усилий. Никому казалось, что он может и вовсе расслабиться, отпустить зрение, слух и мысли на свободу, позволить им уйти куда угодно, рассеяться в этом пустом измерении, стать не больше и не важнее травы или цветов, но он боялся не вернуться, опасался, что у него не хватит сил собрать себя заново.
Долина была пустой, он не нашёл в ней незнакомца. Жёлтые цветы, названия которых он не знал, медленно цвели, но не благоухали. Никто не увидел ни одной пчелы или бабочки. Казалось, они были здесь по умолчанию, словно нарисованные на холсте, но не живые. Он даже прошёл по ним, желая растоптать очередную обманку ненастоящего мира, но и это не удалось. Цветы и не заметили его, ботинки Никого не могли причинить им вреда. Тогда он схватил пригоршню рукой и вырвал их из земли. Цветы в его руке сразу же разлетелись в прах, а на месте сорванных появились новые, стоило ему ненадолго отвести взгляд.
Цветы даже сумели вызвать в нем злость. Никого начали раздражать безысходные правила пустого мира, к тому же от стараний ещё больше захотелось пить. Но прежде чем он придумал, что делать дальше – продолжить уничтожать цветы, продолжить идти за тем незнакомцем, или возобновить поиски воды – его окликнули.
– Эй! Курить есть у тебя? – он оглянулся. На поляне среди жёлтых цветов сидела девушка. Разглядеть её было не просто, приходилось сильно присматриваться, так что, возможно, она уже была здесь, когда пришёл Никто.
Он подошёл ближе к ней, сверился с компасом и вдруг понял, что стрелка указывала именно на неё. Никто попытался понять, как она выглядит, но черты лица больше походили на танцующие блики на воде. Никто убрал компас и достал портсигар из кармана, хотел показать ей, что там пусто, но вдруг удивился – внутри лежала последняя сигарета, хотя он точно помнил, что скурил её.
– Последняя, – пояснил он.
– Покурим? – спросила девушка. Сначала он хотел отдать всю сигарету, но потом передумал. Сел на траву рядом, закурил и протянул ей.
– Спасибо… – сказала она, выдыхая блеклые облачка дыма, повисавшие над травой. – Давно здесь?
Никто задумался. «Давно» было странным понятием. Сложно делить время, если его просто не существовало. «Никогда».
– Не знаю. – Признался он.
– Ага… никто не знает. – Сказала она, не убирая сигарету от губ.
– Я видел здесь кого-то… на этом холме, – объяснил он. – Было похоже, что он зовёт меня за собой. Это была ты?
– Чего? – поморщилась она. – Нет, я сидела себе здесь… а потом ты пришёл. Никого не видела. И я не звала тебя, я тебя знать не знаю. – Заявила она.
– Я – Никто, – сказал он. Девушка удивлённо посмотрела на него, может, тоже пыталась разглядеть. – Ты помнишь своё имя?
Она тихо усмехнулась.
– Я только помню, что оно было. И это уже круто. А если бы помнила, меня бы здесь не было.
Она указала ему рукой в сторону.
– Посмотри, – приказала она.
Никто прищурился так же, как когда пытался прочесть надпись на компасе. По долине бродили люди, он мог видеть их, но не их лица, лишь размытые силуэты. Некоторые были совсем прозрачные, выглядели они задумчиво, отрешённо, другие метались в поиске чего-то, или просто останавливались и вечность смотрели на какой-нибудь цветок или на натянутый свод неба. Никто мог видеть и понимать, как долго они будут тут стоять. В Никогда не было временных рамок, ничего не происходило, чтобы можно было почувствовать хоть какой-то промежуток.