— Возьмите свои слова обратно или я пристрелю Вас на месте!
Он направил оружие на Михаила.
Михаил оставил безнадежные попытки вытащить саблю. Все еще вне себя от бешенства, он подступил к полковнику.
— В этом вся Ваша натура. Я предупреждаю Вас, Машин. Если Вы, несмотря на отречение короля, не отмените путч, я…
Полковник сделал шаг назад и снял пистолет с предохранителя.
— Вы осмеливаетесь угрожать мне? Кем Вы себя вообразили? Какое Вы имеете право диктовать мне, как себя вести? Два года я занимаюсь этим, рискую своей жизнью и жизнью моих товарищей. Вы же появились здесь только сегодня. Хорошо, Вы привезли послание принца Петра, который о темных делах и жульничестве Александра знает сталь же мало, как и Вы. Я не желаю слушать ни от него, ни от Вас, как нужно обойтись с королем. А если мои методы придутся принцу не по нраву, я в любое время найду другого претендента.
— Не увиливайте от ответа, полковник.
— И не думаю. Только считаю, что не стоит тратить время на Ваши смехотворные обвинения. Допустим, я ненавижу эту шлюху, но лишь потому, что уверен: она виновна в смерти моего брата и гибели страны. Две довольно веские причины.
Чуть ли не отеческий, дружеский тон, которым он это сказал, находился в поразительном противоречии с взведенным пистолетом. Михаил чувствовал, как трудно ему взять себя в руки.
— Существуют законы. Максимальное наказание для женщины, которую уличили в убийстве супруга, — двадцать лет заключения, но не смерть. И приговор должен выносить не брат ее мужа, а судья.
— Она наверняка рассказывала Вам чудовищную ложь обо мне. Вы поверили ей, потому что Вы глупец. И вот еще что: я не добивался ее, а вот Вы и сегодня еще от нее не отказались бы. — Он опустил руку с пистолетом. — Тем не менее я не буду Вас убивать, Василович. Это могло бы привести к осложнениям и даже к переносу всего дела. Просто смешно — ржавчина на Вашей сабле спасла Вам жизнь.
— Или Вам.
— Вряд ли. Возможно, Вы ранили бы меня, но я Вас наверняка застрелил бы. Однако подведем черту и займемся предстоящими задачами.
Михаил несколько успокоился и пытался проникнуть в суть замыслов полковника.
— Я Вас не понимаю, на самом деле не понимаю. Зачем Вам подвергать Ваших людей опасности, когда можно все уладить без кровопролития? Вы не доверяете Александру. Тут Вы, возможно, и правы. Но что, если Вы ошибаетесь? Изменит ли что-нибудь трехдневная отсрочка? Неужели ради достойной, честной смены власти не стоит подождать? По пути сюда я проходил мимо «Сербской короны». Известно ли Вам, что четырнадцать-пятнадцать человек из Ваших устроили там такой кутеж, которым привели штатских в страх и ужас? Молодые люди уже напились, а к полуночи на ногах стоять не смогут или превратятся в неуправляемую банду. Сейчас там стоит шум, который разбудит и мертвого.
Машин, казалось, больше не был настроен на столкновение.
— Нет, мы не можем отложить переворот, Василович, — сказал он примиряющим тоном. — На этой стадии уже невозможно, слишком тяжелы были бы последствия. Отданы приказы нашим людям в провинции, и отменить их уже невозможно. Они будут выполнять данные им указания, а если не получат поддержки отсюда, из города, окажутся в тяжелом положении. Вам нет нужды объяснять, что нас всех ждет, если они попадут в руки тайной полиции. — Он собрал обрывки письма Александра и положил их в карман. — Если маленький Саша действительно надумал отречься, он может сказать это нам лично. Мы патриоты, а не дикари. Он король Сербии, сын Милана, нашего первого независимого государя за пятьсот лет. Мы не собираемся залить кровью королевский трон.
— Я слушаю это с большим облегчением, — сказал Михаил.
Это было не так, он не испытывал никакого облегчения, потому что абсолютно не доверял Машину. «Нужно что-то делать, и без промедления. Драга не должна умереть», — сказал себе Михаил. В данный момент не имело никакого значения, хочет ли он ее спасти из-за того, что все еще любит, или от невыносимости одной только мысли, что он как соучастник вовлечен в это грязное дело. Главное сейчас — избавиться от Машина. Он опасался, что полковник попытается его или арестовать, или приставить к нему кого-нибудь для контроля.
В комнату вошел хозяин дома Георгий Генчич.
— Да, в самом деле, это Вы, Мика, — приветливо сказал он. — Когда Гордана сказала, будто какой-то капитан Василович хочет говорить с Машиным, я не поверил, что это Вы. Я полагал, Вы все еще в Швейцарии.
— И тем не менее это я, — раздраженно сказал Михаил, а про себя подумал: «Эти чертовы политики…»