— Поторопись, Георгий, речь о жизни и смерти.
Он знал, что мать его склонна все драматизировать и обожает трудные ситуации. Целую неделю она держала его в постели под пуховой периной и каждые два часа меняла на груди холодный компресс. Она страшно боялась, как бы грипп не перешел в воспаление легких или, не дай бог, в туберкулез, а сейчас, когда он едва стоял на ногах, гнала его среди ночи из постели.
— У меня все еще температура, мама, потрогай лоб.
— Нет никакой температуры, — возразила она, едва коснувшись его щеки.
Он снял ночную рубашку, и мать вытерла мокрое от пота тело полотенцем, после чего помогла ему надеть форму.
— Что все это значит? — проворчал он.
— Не задавай лишних вопросов. — Она отдала ему конверт. — Отдашь это письмо лично Драге. И тут же отправляйся домой.
— А коляска уже готова?
— Нет, я не хочу разбудить соседей. Ты прекрасно дойдешь пешком, тебе пойдет только на пользу.
— Но у меня ужасная слабость в ногах.
— Так бывает, когда пролежишь десять дней в постели. Как бы то ни было, доктор Гашич сказал утром, что воспаление прошло, осталось только немного в бронхах.
Как обычно, мать настояла на своем. Она обладала железной волей и фактически являлась главой семьи. Как доверенное лицо и советчица королевы, она была ответственна за многие королевские решения, в том числе за назначение премьер-министром своего бывшего любовника генерала Цинцар-Марковича.
Георгий вышел из дома через заднюю дверь и глубоко вдохнул несколько раз прохладный ночной воздух, надеясь избавиться от головокружения. Он действительно чувствовал слабость, особенно в коленях, а когда добрался до Конака, был абсолютно без сил.
На посту стояли недавно призванные рекруты, которые его не знали и не желали пропускать во дворец. После долгих пререканий они наконец согласились позвать лейтенанта Живковича.
Георгий и Живкович в военном училище были приятелями, и оба в восемнадцать лет сдали экзамены: Георгий с большим трудом, Живкович же третьим из лучших. Тем не менее Георгию разрешили продолжить образование, в то время как Живкович был направлен в войска, а затем командирован в дворцовую охрану. Очевидная поблажка, которую получил Георгий, внесла раскол в его отношения с сокурсниками. Только Живкович сохранил с ним прежнюю дружбу. Хотя они и виделись теперь реже, чем прежде, никаких разногласий между ними не было.
С того момента как Драга стала королевой, Георгий имел право в любое время дня и ночи входить во дворец. Поэтому он ожидал, что Живкович немедленно отдаст приказ пропустить его. Однако, к своему удивлению, он увидел, что его появление лейтенант встретил с явным недовольством.
— Что ты хочешь? — спросил Живкович.
— Пройти к моей тетке, чего же еще? — Георгий показал на часовых: — Эти парни, конечно, не знают меня. Набрали явно из деревень.
— Сегодня вечером введены особые меры безопасности. Никому не разрешается входить в Конак без разрешения генерала Лазы.
Георгий был сбит с толку.
— Петр, что с тобой? Какое еще тебе нужно разрешение, чтобы меня пропустить?
— Думай что хочешь, но нужно разрешение.
— Тогда получи его.
— Я не могу сейчас отвлекать генерала, он как раз ужинает с их высочествами.
У Георгия разболелась голова. Все казалось каким-то нереальным, будто он стоит где-то на дне моря и видит Живковича вместе с часовыми сквозь пелену воды.
— Петр, прекрати ломать комедию. Лаза, конечно, не меня имел в виду. — Он повысил голос: — Пропусти меня! Я приказываю! — Как старший лейтенант, он был выше Живковича по званию. Для пущей убедительности он стал трясти ворота, что, однако, не произвело на Живковича никакого впечатления, а только причинило боль рукам самого Георгия.
— Я прошу тебя, Георгий, отправляйся домой, — настойчиво сказал Живкович.
— Позови капитана Панайотовича. Он меня пропустит.
Живковичу это явно не понравилось.
— Он как раз сейчас занят.
На бульваре в этот момент поднялся сильный ветер. Хотя мать и протерла его полотенцем, Георгию казалось, что пот по телу льется ручьем. Только что он чувствовал жар, а теперь просто дрожал от холода.
— У меня письмо для тетки, и это срочно. Я уже неделю валяюсь больной в постели, а тут мать погнала меня в ночь! Не держи меня на сквозняке, если не хочешь моей смерти.
— У тебя действительно больной вид, — согласился Живкович. — Почему бы тебе не отдать письмо мне? Я передам его королеве. Отправляйся спокойно домой и ложись в постель. Тебя это устроит? — Его тон был снова очень настойчив.