Восторг, с которым жители Шабаца встречали королевскую пару, оставил далеко позади выражения преданности в других городах: толпы были неизмеримо больше, экипажи украшались намного пышнее, и факелы пылали ярче. Из присутствующих только новоиспеченный префект округа Живко Андьелич не разделял общего ликования.
Михаил знал его как лишенного каких-либо моральных устоев человека, который, однако, за свою долгую, довольно темную биографию оказывал разным политикам, в том числе и королю Милану, определенные, часто неоценимые услуги. В начале 1899 года он пользовался уже репутацией добропорядочного гражданина, что также послужило и причиной его назначения префектом округа.
Когда в первой половине дня на вельмож и сановников Шабаца пролился буквально дождь наград, Андьелич рассчитывал на получение высшего сербского ордена — ордена Милоша Великого. Вместо этого он вынужден был довольствоваться орденом Белого орла четвертой степени. Александр был в курсе ожиданий Андьелича, но когда упомянул об этом в разговоре с отцом, то столкнулся с неожиданным возражением.
— Это просто несерьезно, mon garçon, — наградить этого проходимца орденом Милоша Великого.
Разговор происходил в спальне отца, и при нем присутствовал только Михаил.
— Но послушай, отец, — отвечал Александр, — Андьелич оказал династии ценные услуги. В свое время орден Милоша Великого ты раздавал довольно щедро, иногда даже людям из партии Карагеоргиевичей.
— Да, уважаемым людям, пусть даже и политическим противникам. Андьелич же преступник. Признаю, я иногда использовал его как инструмент, когда мне самому не хотелось марать руки. Он выполнял получаемые заказы безупречно, именно так, как их должен выполнять наемный убийца. Дай ему Белого орла. Ça suffit.[49]
— Он у него уже есть. Пятой степени.
— Тогда дай ему четвертой степени — для него и это слишком много.
Лицо Александра потемнело. Один момент длилось впечатление, что он хочет настаивать на своем решении, но, как обычно, подчинился воле отца и вышел из комнаты с видом побитой собаки.
Инцидент с Андьеличем потерял, по крайней мере временно, свое значение в связи с переполохом, вызванным отъездом обоих величеств в Белград. Возвращение домой запланировали на паровой яхте «Николай II». Яхту должны были сопровождать четыре парохода, которые зафрахтовали богатые жители у Дунайского пароходства, чем хотели еще раз выказать свою преданность короне. По берегам Савы стояли тысячи ликующих людей, а в момент, когда Милан с Александром всходили на борт яхты, залпы старинных орудий прерывали мелодию национального гимна, исполнявшегося военным оркестром.
Буря, которую Михаил предвидел, разразилась, едва короли оказались на яхте. В поисках туалета Милан открыл дверь каюты с табличкой «приват» и столкнулся лицом к лицу с Драгой Машиной. Ее незаметно провели на корабль, как только официальная свита взошла на борт. В онемении Милан уставился на женщину, и прошло довольно долго времени, прежде чем наконец прерывающимся голосом он приказал Михаилу, стоявшему тут же, немедленно доставить сюда Александра — поручение, которое даже для такого искушенного в придворных делах человека, как Михаил, было крайне неприятным делом.
Он нашел Александра в салоне, где молодой король принимал выражения преданности граждан Шабаца, явившихся, чтобы передать ему прощальные приветствия. Уже по выражению лица Михаила Александр мог понять, с каким поручением прислал его отец. Его первой реакцией было упрямство, но потом, ворча, он смирился и, весьма невежливо повернувшись спиной к делегации, быстрыми шагами покинул салон.
Столкновение с отцом происходило в узком проходе перед каютой.
— Мы не отчалим до тех пор, пока эта персона не покинет борт! — набросился Милан на своего сына.
Дверь каюты была закрыта, но Михаил не сомневался, что Драга слышала каждое слово. Ему хотелось уйти, но жестом, не терпящим возражения, Милан приказал остаться.
Как будто застигнутый своим chèr Papa[50] за какой-то нехорошей проделкой, Александр приблизился к отцу с вымученной улыбкой.
— Ну и что же я опять натворил? — спросил он нарочито беззаботным тоном, в то время как его глаза нервно бегали за толстыми стеклами. Увидев же яростный взгляд отца, невольно вытянулся, словно не он был правящим монархом, а Милан.
— Ты меня прекрасно понимаешь, Саша. Убери эту персону с корабля.
Александр слегка расслабился, улыбка исчезла с его лица, а вместо нее в уголках рта появились две упрямые морщинки, и он произнес слово, которое, казалось, вообще отсутствовало в его словаре: «Нет».