Тогда, усмешка: "Особенно после того, как они рассматривают первый и основывающий angabo."
Антонина делала паузу снова. К настоящему времени, много наборов глаз вертелись к специфическому человеку в комнате. Первая пара была теми, которые принадлежат отцу Рукэйяа.
Она не была удивлена, ни на одном счете. Многие из людей в той комнате были чрезвычайно проницательны — ни один больше так чем отец Рукэйяа, не принимая во внимание Garmat непосредственно.
Лучший из всех, к ней, был смысл, она получила это, он был очень освобожден. Очень небольшой смысл, так как человек имел превосходный контроль над его общественным лицом, но это было все еще определенно там. Он был бы одним человеком в комнате, который рассмотрит это как отец, не просто как магнат королевства — и он любил до безумия Рукэйя.
"Чтобы удостовериться, который положение angabo и его потомков установлено конечно и конечно для всех, чтобы видеть, первый angabo будет жениться на Рукэйяе, вдова Вечности Великое и регент королевства. Их дети таким образом будут единокровными братьями и сестрами negusa nagast, Wahsi."
Она поворачивала ее достаточно голова, чтобы смотреть на Рукэйя. Девочка смерила взглядом в ней, чистолицый. Молодая королева все еще ждала, все еще держа ее выражение под напряженным контролем. Она знала в течение некоторого времени, что она будет наиболее вероятно иметь к "ре, женятся и" скоро как немного, поскольку она с нетерпением ждала перспективы.
Теперь, очевидно, она просто хотела ... название.
Она боялась слышать это, конечно. Рукэйя был очень способной, энергичной и свободно-настроенной девочкой. Она была воспитана снисходительным и благосклонным отцом и женившийся на молодом принце, библиофил непосредственно, который наслаждался ее интеллектом и поощрял ее изучение. Теперь, она оказалась перед перспективой брака к...
Кем бы ни это было, не кто - то вероятно, чтобы очень походить на ее отца или ее прежнего мужа.
Антонина должна была изо всех сил пытаться держать ее собственное лицо невыразительным. Глупая девочка! Вы действительно думали, что я буду осуждать Вас такому жалкому существованию? Ерунда.
Пришло время заканчивать это.
"Остальные очевидны. Первый angabo, как Angabo легенды, должен быть полным посторонним. Ни эфиоп, ни араб, и без существующих связей к любому клану или племени в королевстве. Все же он должен также быть известным воином и мудрым адвокатом. Тот, кого все знают, может и охотиться и на убитых злых "королей змеи как" этот, в моем присутствии однажды, помогать моему мужу заманивать в ловушку и убивать королеву змеи Malwa. Кто был самый большой, и самый злой, существо в мире. "
Наконец, она поворачивалась, чтобы смотреть на него прямо.
"Ousanas, первый angabo."
Ousanas понял бы это так быстро как отец Рукэйяа. К настоящему времени, он имел его выражение полностью под контролем.
Слишком плохо. Это был вероятно единственный шанс, который Антонина будет когда-либо получать, чтобы сделать снижение челюсти человека.
Шумно, Garmat очистил его горло. "Ousanas принимают пост?"
Известная усмешка прибыла, тогда. "Что действительно 'принимает', имеют отношение к этому?" Он кивал к Ezana, стоя каменноелицый с другой стороны возвышения. "Я услышал то, что он сказал, даже если некоторые другие были глухими. Слова были 'заключительным' и 'абсолютным '—and, который я отчетливо помню 'несомненно. 'Это сказало ..."
На мгновение, в то время как усмешка Оузанаса исчезла, он и Ezana уставились на друг друга. Это было не совсем соревнование завещаний. Не совсем.
Оузанас поворачивался к королеве, сидящей на троне. "Это сказало," он продолжал спокойно, "я не буду вызывать это на Rukaiya. Она была очень дорога для меня также, если не тот же самый способ, которым она была к Вечности."
Момент Антонина говорила название, она видела, что Rukaiya понизил ее голову, как будто она была исключительно заинтересована ее кормящим младенцем. Это было столь же хорошим путем как любой, чтобы принестись под самообладанием, конечно.
Теперь, она искала. Быстро, перед понижением ее головы снова, чтобы сконцентрироваться на Wahsi.
, возможно, был намек слез в ее глазах. Но все, что она сказала, было: "я не имею никакого возражения, Ousanas."