Следующие фразы были полны таинственных терминов типа «прерыватель» и «конденсаторная батарея», которые абсолютно ничего не говорили ни Антонине, ни Усанасу. Но последние слова Тимофея оказались достаточно понятными:
— ... каждый раз, как нажимается ключ передатчика, это словно по вашему телу прошел разряд в две тысячи ватт. «Изжариться» — более-менее верное слово для описания результата прикосновения к самой башне. Но до самой башни добраться и не получится. Если перебраться через ограждение по периметру, то вы замыкаете контуры, встроенные в фундамент башни. Тело начнет бесконтрольно дергаться, и чем ближе подойти, тем хуже. А волосы могут загореться.
Усанас покривился, но тона не смягчил.
— Изумительно. Теперь придется охранять идола от идолопоклонничества.
Антонина снова рассмеялась:
— Усанас, это представление слишком даже для тебя! Что тебя так беспокоит? То, что ты до сих пор не догадался, что я собираюсь завтра огласить как свое решение, верно?
Усанас, не глядя на Антонину, продолжал сверлить взглядом радиобашню. Затем после паузы проворчал:
— Это беспокоит не только меня. Больше всего Рукайю. Она допекает меня целыми днями, пытаясь выжать ответ. И даже больше, просит у меня совета, что ей делать в случае того или иного выбора. У нее нет об этом никакого представления, как и у меня — а тебе нужно учесть: что бы ты ни решила, это коснется ее ближе всего.
Антонина удержалась — в жестокой борьбе с собой — чтобы не выказать удовлетворения обнаружившимися сведениями. Она намеренно отложила открытое оглашение своего выбора после того, как объявила всем и каждому, что наконец приняла решение, — особо надеясь, что Рукайя обратится за помощью к Усанасу.
— Я-то думала, она станет донимать Гармата, — небрежно обронила она.
Усанас наконец перестал хмуриться и изобразил на лице слабую усмешку:
— Ну, она и к нему пристает. Но у меня больше чувства юмора. А ей это нужно сейчас больше всего.
Ага, ага. Замечательно.
— Ну что ж! — резко сказала Антонина. — Все станет известно завтра, на заседании совета. А пока...
Она повернулась к Тимофею:
— Спасибо, продолжайте свое дело. И не слушайте этого ворчуна. Чем скорее вы закончите, тем скорее я смогу снова поговорить с мужем.
* * *
— И вот еще что! — заворчал Усанас, когда они устремились обратно к Тааха Мариам. — Все это без толку. Тебе нельзя говорить ничего секретного или личного — по этому широковещательному радио — и оно вообще перестанет работать, когда придет пора муссонов с грозами. В общем, я тебя предупредил.
Антонина взглянула на солнце, сиявшее в зените, словно прикидывая время года.
— У нас еще, знаешь ли, останется несколько месяцев до юго-западных муссонов. Времени полно.
Глава 9
Константинополь
— Ты как пешка в руках твоего отца, — насмешливо фыркнула Феодора.
— Которого из них? Велизария или Юстиниана?
— Любого — нет, обоих, потому что они явно сговорились.
Императрица-регент отвела свои темные глаза от Фотия и Тахмины, чтобы испепелить взглядом ближайшего стражника. Насколько понимал Фотий, единственным преступлением бедняги было то, что он оказался на линии взгляда.
К тому же, возможно, он слегка напоминал Велизария. Высоким ростом, например, и карими глазами.
Феодора в сердцах хлопнула по богато изукрашенному подлокотнику трона:
— Мало того, что он втянул в свои опасные затеи моего мужа! Он еще собирается отнять у меня пол-империи!
Испепеляющий взгляд вернулся к Фотию.
— Ах, прости. Отнять у тебя пол-империи.
Было совершенно ясно, что эта оговорка — чистая формальность. И даже не извинение, судя по тону произносимых слов.
— Ты ненавидишь путешествовать, — рассудительно сказал Фотий. — И с тех пор как ты фактически правишь моей империей, — тут он обратил к своей официальной приемной матери елейную улыбку, — ты даже не пыталась выезжать из столицы.
— Ненавижу эту твою улыбку, — прошипела Феодора. — Неискреннюю, как у крокодила. Откуда в тебе такая нечестность, в твои-то годы? Тебе всего одиннадцать.
Фотия так и подмывало ответить: «От вас, матушка». Но он благоразумно воздержался.
Будучи в лучшем расположении духа, Феодора восприняла бы это как комплимент. Увы. Сегодня под ее настроение впору было бы вызывать палачей.
Однажды Фотий с женой Тахминой, заливаясь хохотом, разработали свою классификацию для смены настроений у Феодоры. Сперва они поделили их на четыре сезона: