— И вплотную приблизившихся к пятидесятилетию! — выкрикнула Шакунтала.
— ...и, что более существенно, опытных военачальников крупных армий, а не зеленых юнцов, ищущих на поле боя славы и почестей, внезапно загореться мыслью устроить личный поединок.
К ужасу Шакунталы, лица трех присутствующих военачальников начали приобретать чудовищное выражение. Такое мечтательное и в то же время строгое выражение, какое бывает у мужчин, когда у них происходит временное размягчение мозгов и они снова начинают лепетать как малые дети.
— Поединок века, — мечтательно пробормотал Кондев.
Императрица чуть не закричала от разочарования. Поединок длиной в день, в который однажды, давным-давно, вступили Рао и Рана Шанга, прославился на всю Индию. Все безмозглые индийские вояки пустили бы слюнки при одном намеке на матч-реванш.
— Тогда вам было по двадцать лет!
Рао кивнул:
— Да, разумеется. Но ты задаешь не те вопросы, Шакунтала. Ты когда-нибудь — хоть единожды — слышала от меня, что я мечтаю о повторении поединка с Шангой? Хотя бы во сне?
— Нет, — процедила она сквозь зубы.
— Вот и я думаю, что нет. И могу заверить тебя — и всех здесь присутствующих — что мысль об этом не посещала меня уже... э... пятнадцать лет. Точнее, двенадцать.
Он потянулся вперед, сжав подлокотники трона большими, сильными руками.
— Почему же вы считаете, что Рана Шанга думает иначе? Неужели я повзрослел, а он нет? Ну хорошо, он раджпут. Но даже у раджпутов существует разница между семейным человеком, отцом детей, и двадцатилетним юношей без семьи и привязанностей. Разница не в числе морщин у них на лице, а в том, как они думают.
Шахджи откашлялся:
— Он же лишился своей семьи, Рао. Может быть, это и привело его в такую ярость.
— А он ее действительно лишился? — Рао посмотрел в сторону Дададжи Холкара. И не удивился, увидев, как тот сжимает в руке одно из писем, привезенных Аджатасутрой. Сжимает судорожной хваткой.
— Что у тебя тут, Дададжи?
На лице у Холкара было странное выражение. Невероятная смесь глубокой озабоченности и столь же глубокого восторга.
— А, это от моих дочерей. Тут есть некоторые признаки... упомянуты несколько вещей, о которых никто, кроме нас с ними, не знает...
— Пытка, — предположил Кондев.
— ...которые меня убедили. — Он повернулся к Кондеву и покачал головой. — На пытки непохоже. Во-первых, хотя почерк ужасный — образование у моих дочек ограничено, конечно, тем сроком, пока они оставались со мной — но вовсе не дрожит. Мне легко разобрать. Я могу даже показать, какую часть тут написала Дхрува, а какую Лата. Разве я смог бы это сделать, если бы руки пишущих дрожали от страха и боли, вдобавок к непривычке? Кроме того...
Он оглянулся на дверь, за которой скрылась челядь и — еще раньше — наемный убийца.
— Мне кажется, что этот человек не пыточных дел мастер.
— Как и я, — твердо заявил Рао. — И, уверяю вас, я настолько умудрен годами, — легкая улыбка в сторону Шакунталы, — что могу объяснить разницу.
Шакунтала нахмурилась, но ничего не сказала. Рао махнул рукой Холкару:
— Пожалуйста, продолжай.
— В письме, разумеется, ничего не говорится об их местонахождении. Зато там описаны в таких подробностях, каких я и не ожидал, все удобства их нынешнего положения. И очень много упоминаний о неких таинственных «знатных дамах», к которым они — ясно как день — сильно привязались.
— И что ты из этого заключаешь?
Дададжи вновь пробежал глазами письмо.
— Из этого я заключаю, что кто-то — не мои дочери, а кто-то другой — желает мне таким образом что-то сообщить. Точнее, нам.
Рао откинулся на спинку трона.
— Вот и я так думаю. Вы все помните то послание, которые пришло к нам в прошлом году от дочерей Дададжи, вместе с монетой?
Некоторые из собравшихся закивали, и среди них Шакунтала.
— И как Ирина Макремболитисса уверяла нас, что это не ловушка, а первый шаг в сложной интриге Нарсеса?
На этот раз закивали все.
Рао указал на письмо:
— Мне кажется, это второй шаг. И он приглашает нас сделать третий — или, скорее, помочь с ним кое-кому.
Большинство лиц при этом заявлении нахмурилось в задумчивости. Но краешком глаза Шакунтала успела заметить, как кивнул Биндусара.
Она чувствовала, что ее аргументы теряют силу. Мгновение она отчаянно старалась не разрыдаться по-девчоночьи — что, разумеется, окончательно выдало бы всему совету то, чего она так не хотела обнаруживать перед Рао. Или перед еще не родившимся ребенком.
Внезапно Рао протянул к ней руку и ободряюще сжал ее плечо.