Антонина захихикала:
— Вы хотите сказать, из Ирининых сказочек. Она была далеко от Александрии и уже собиралась в Индию, когда все и произошло. Ее сообщение вышло постфактум и было основано на слухах.
— Хуже того, ты сама и породила эти слухи, — буркнул Усанас. — Во время одной из твоих скандально известных попоек.
Он заново осмотрел палату, прежде чем перейти к следующей. Та была отведена для пациентов, поправляющихся после ампутации нижних конечностей, где те, кто восстанавливался после ранения, были отделены от тех, кто страдал от более серьезных травм. Жестко практичный ум Жены был очевиден даже в перестройке больницы. Повсеместная сортировка. Частично для того, чтобы держать зараженных инфекциями подальше от просто раненых. Главным образом потому, что Жена признавала, что некоторые больные обречены, но не видела смысла для других умирать без необходимости.
В прошлые времена в больницах пациентов просто скапливали там, где было для этого место, с той же степенью предусмотрительности, с какой ветер задувает опавшие листья под забор. При таком случайном подборе больной, переживший ампутацию, мог умереть от отсутствия должного ухода, просто потому, что попал в ту палату, где большинство умерло бы при любом уходе.
К ним прихромал Агафий. Он отстал, делясь с одним из прооперированных солдат личным опытом, что деревянные протезы хоть и являются досадным неудобством, но не представляют серьезного препятствия для совершения полового акта. Особенно если их вовремя отстегнуть.
— Ужас, — пробурчал он. — Слава богу, что Судаба осталась во дворце и ничего этого не видит.
Антонина вздернула бровь.
— При мне она никогда не хлопалась в обморок при виде крови.
— Она так и не делает, — Агафий суровым взором окинул комнату. — Меня другое беспокоит. Судаба уже и так постоянно пытается мной командовать. Однажды она повстречается с этой чертовой Женой...
Суровый взор остановился на Антонине.
— И я считаю, что в этом виновата главным образом ты. Ты и эта проклятая Макремболитисса. Без твоего примера — и ее, еще более худшего! — ничего из этого не случилось бы.
— Зато спасены человеческие жизни, — мягко заметил Усанас.
Суровый взор не поколебался ни на секунду.
— Ну и что? Все мы когда-нибудь умрем. Но в старые добрые дни, сколько бы их ни было нам отпущено, мы не тратили половину своего времени на препирательства с бабами. Это ты во всем виновата, Антонина.
* * *
Тем вечером, за торжественным обедом, который давался в честь их непродолжительного посещения Барбарикона, Антонина отчиталась о событиях дня перед теми, кто их не сопровождал.
Судаба не интересовалась официальными церемониями. Для девушки из семьи простого дехгана это было не характерно. А для молодой женщины, которая уже почти два года была замужем за командующим всеми римскими силами в Месопотамии и посетила больше официальных приемов, чем могла сосчитать, это было вполне нормально.
А что ее действительно заинтересовало — в подробностях — так это больница.
— Жду не дождусь встречи с этой женщиной, — объявила она.
Антонина улыбнулась Агафию:
— Ладно, перестань сверлить взглядом жаркое. Хотя оно действительно пересушено.
— Повторяю, это ты во всем виновата.
* * *
Очень странно, но от присутствия здоровенного римского воина хозяин конюшен испытывал облегчение. В других обстоятельствах этот человек — по имени Анастасий — сильно испугал бы его. Владелец конюшен был бенгальцем. Несмотря на все годы, прожитые в Каушамби, он так и не привык к огромным западным варварам. Йетайцы были ужасны. Но ни один прежде виденный йетаец не был таким рослым и могучим на вид, как этот римлянин.
Анастасий, конечно, тоже устрашал. Но поскольку он был далеко не таким ужасающим, как его товарищ, то хозяин конюшни находил его присутствие в чем-то успокоительным. Хозяин надеялся, что великан сможет удержать своего спутника — которого звали Валентиниан, еще одно диковинное западное имя — в том весьма вероятном случае, если Валентиниан проявит свою натуру зверя-хищника, которой так явно обладает.
— Перестань запугивать беднягу, Валентиниан, — прогудел великан.
— Я его не запугиваю. Я просто обращаю его внимание на то, как все складывается.
Владелец конюшен боялся глядеть на них обоих. Скорчившись на полу в одном из стойл и глядя в землю, он причитал:
— Почему, почему я на это согласился?
— Почему? — Человек по имени Валентиниан наклонился и небрежно сплюнул на землю. Он стоял не присаживаясь, опираясь на стенку стойла. — По четырем причинам. Во-первых, ты был достаточно глуп, чтобы привлечь внимание кое-кого высокопоставленного — по крайней мере, теперь — когда он побывал здесь несколько лет назад, и впечатлить его своими умениями и безупречным обслуживанием. Долбанутый кретин. Сколько тебе — под пятьдесят? И ты до сих пор не понял, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным?