— В общем, проблем я не вижу, — заявил он, — кроме непреложного правила, что всегда может стрястись какая-нибудь хрень. — Он небрежно кивнул в сторону проходчика. — Не то чтобы я и вправду не доверяю ему и его людям. Если план не сработает, они станут трупами, как и мы.
Проходчик отчаянно затряс головой, кивнув с дюжину раз:
— Да! Да! А если все получится, то нам дадут свободу и большое вознаграждение. Госпожа обещала. И... и...
Он оборвал себя на полуслове, так что получилось неловко. Но гораздо важнее было то, что Валентиниан вроде бы одобрил обещание высокой госпожи и сделал это прямо при них. Поскольку проходчики боялись его невероятно — а йетайцы, возможно, даже более того — то в каком-то извращенном смысле они все ему доверяли. Человек, который настолько смертоносен, не станет унижаться до мелкого обмана, когда все уже сказано и сделано. Сражение Раджива с тремя предателями окончательно укрепило его репутацию в их глазах. Особенно в глазах йетайцев, которые сами были опытными воинами. Прозвище «Мангуст» было легендой, раздутой и преувеличенной, как часто бывает с легендами. А жуткий человек, который так вымуштровал тринадцатилетнего мальчика, что тот один убил трех наемников во всем вооружении, был среди них воплощенной живой коброй в человеческом обличье.
Они побаивались и Анастасия. Но, хотя из-за его размеров и силы его признавали как опытного бойца, он все же не обладал похожей темной аурой. Напротив, они, как и владелец конюшен, находили в его присутствии рядом с Валентинианом некое облегчение.
Впрочем, кроме страха, была и надежда. Свобода и достаточно денег, чтобы себя обеспечить, для рабов-рудокопов. Для йетайцев, оставшихся верными, возможность войти в императорскую гвардию со всеми ее преимуществами и привилегиями.
При условии, конечно, что план сработает. Теперь все они знали, на что идут, и не было больше смысла делать из плана тайну. Но если он не сработает, они все погибнут. Так почему бы не помечтать?
* * *
Когда два катафракта ближе к вечеру вернулись во дворец и отчитались перед госпожой Дамодарой, она выразила некоторые сомнения:
— Это чересчур рискованно. Мы полагаемся на преданность человека, которого совсем не знаем, всего лишь из-за письма, посланного нашим врагом.
Анастасий пожал плечами:
— Я встречался с Холкаром. И, в сущности, неплохо его понимаю. По-моему, это не тот случай, когда он стал бы хитрить. Если он ручается за владельца конюшен, то и мы можем ему доверять. Не забывайте, что жизнь дочерей Холкара тоже поставлена на карту.
Валентиниан наклонился сплюнуть на пол. Потом, припомнив, перед кем находится, проглотил слюну.
— Кроме того, мы не то чтобы доверились владельцу конюшен. Я его просто запугал. Большая разница.
Госпожа Дамодара неодобрительно покачала головой:
— Вам не следовало так его устрашать. В общем-то, он кажется неплохим человеком.
— Да ладно! Когда все кончится, он так и останется неплохим человеком. Только он станет неплохим человеком в свите нового императора, а не владельцем задрипанных конюшен для публики, которая не стоит и упоминания. У него будут самые роскошные стойла во всей Индии. И самой большой проблемой для него будет следить, как бы с императорских седел и паланкинов не сперли драгоценную инкрустацию.
Госпожа Дамодара тихо засмеялась.
— Не уверена, что встречала хоть кого-то с твоими жизненными принципами, Валентиниан. Я даже толком не знаю, как их описать.
— Я открытый до неприличия человек, — заявил Валентиниан. И тыкнул пальцем через плечо, в сторону своего товарища-великана. — Этот вот может сколько угодно болтать о Платоне и Аристотеле. Моя философия проста. На философию нужно тратить как можно меньше.
* * *
Немного позже тем же вечером.
Пришла очередь Дхрувы отчитывать Валентиниана:
— Ты опять его балуешь!
Валентиниан критически осмотрел младенца у себя на руках. Баджи широко улыбнулся ему, замахав ручками и потянувшись за очередным леденцом.
— Гуу!
— Я знаю.
Он на время замолчал, играя с Баджи в перетягивание леденца.
— Жутко мощный хват. Этот пацан меня убеждает.
— Дай его мне, — потребовала Дхрува. — Ему нужна настоящая еда. Не может же он жить на одних сладостях!
Передав малыша с рук на руки, Валентиниан вздохнул.
— Я знаю, что балую его. Наверно, это мой способ что-то исправить.
— Что именно?
Он неопределенно поводил руками:
— Не знаю. Себя самого.
Дхрува начала кормить ребенка.
— Это глупо. Ты не такой уж плохой.