Дамодара же просто отбросил все размежевания. Он основывал свое правление — по крайней мере, поначалу — на самом простом и древнем принципе. На поддержке армии. А для этого ему требовалось как можно теснее связать два самых мощных воинских подразделения под его началом. Брак между Тораманой и Индирой будет лишь первым из множества.
Шанга понимал логику событий. Многое разделяло раджпутов и йетайцев, но было у них и кое-что общее.
В частности, две вещи.
Во-первых, оба народа были народами воинов. А потому, хотя многое возмущало их друг в друге: раджпутов — йетайская грубость, йетайцев — раджпутская надменность, — но многое и восхищало.
Во-вторых, оба народа основывались на клановых связях и верности клану. То, что раджпуты прикрывали этот факт дымкой индуистского мистицизма и именовали предводителей своих кланов «князьями», было скорее иллюзией, чем истиной. Шанга с детства знал, что, если ободрать блестящую раджпутскую облицовку, под ней обнаружится фигура предка-кочевника из Центральной Азии.
Клан означает кровные связи. Которые поддерживаются браками. За три поколения раджпутские и йетайские кланы смешаются так, что прежние размежевания станут невозможны.
Не обойдется и без конфликтов. Клановые войны могут быть свирепее любых других. Но они не станут — не могут стать — силами, которые разорвут северную Индию на части.
Методы малва были определены их стремлением к мировому господству. Дамодара же, отказавшись от подобных грандиозных амбиций, следовал другим целям. Он желал создать новую империю, не выходящую за границы Северной Индии. Но внутри этих границ — которые, впрочем, и так охватывали бы громадное пространство — он надеялся воздвигнуть нечто более гибкое и устойчивое, чем что бы то ни было, созданное династией ранее.
Более гибкое и устойчивое, кстати сказать, чем создавали даже империи Гупта и Маурья. Шанга начал даже подозревать, что когда-нибудь к имени Дамодары добавится прозвание «Великий».
Но не при жизни. Он для этого слишком осторожен.
* * *
Когда свадебные торжества подошли к середине, Шанга понял, что настроение у него великолепное. Он даже принял участие в танцах.
— Как удачно, что я остановил поединок, — потом сказал ему Дамодара. — Этот не по росту умный разбойник-маратхи наверняка настоял бы на соревновании в танцах.
Шанга поморщился.
— Вот-вот. Мы бы собирали потом тебя по частям. Кстати о частях... — Дамодара осмотрелся вокруг. — Куда делась голова Нанды Лала?
— Мой шурин посчитал, что ее присутствия на официальной церемонии достаточно для удовлетворения всех формальностей и нет необходимости держать ее здесь в течение всех свадебных торжеств. По-моему, он отдал ее каким-то йетайским юношам. Для игры. Знаете, когда...
— А, ну да. Из всех моих царственных родственников он, кажется, был мне противен больше всех, за исключением Венандакатры. Ну да ладно. Все-таки трудно выбрать между Нандой Лалом и Скандагуптой. Это не та игра, где собаки приносят далеко заброшенные мячи?
— Та самая, император.
— Прекрасно.
Глава 22
Бхаруч
Рано утром Дамодара приказал Шанге сопровождать его на радиостанцию.
— Почему сюда, император? — тут же по прибытии спросил Шанга. В помещении не было никого, кроме их двоих и кучи странного оборудования. — Мне казалось, ты планируешь использовать телеграф.
Дамодара выглядел слегка помятым, словно не выспался.
— Да, планировал, — ответил он, потирая подбородок. — Но я много передумал за ночь. И мне кажется...
Его прервало какое-то копошение за дверью. Мгновение спустя два дюжих йетайца ввели какого-то щуплого человечка. И не столько ввели, сколько втащили под руки.
Но тут же отпустили, оказавшись в помещении.
— Господин Торамана сказал — этот, император.
Дамодара кивнул:
— Тогда оставьте его здесь и уходите.
Йетайцы на мгновение замялись.
Дамодара улыбнулся, глядя на радиста. Тот был ростом чуть выше пяти футов и весил не больше ста двадцати фунтов. Из одежды на нем была только набедренная повязка, и сразу было видно, что он хрупкого телосложения.
Дамодара махнул рукой в сторону Шанги.
— Осмелюсь сказать, что в присутствии князя раджпутов этот отчаянный парень сможет подавить свои кровожадные наклонности. — И одарил радиста торжествующей улыбкой. — Разве я не прав?
Тот закивал головой, словно птичка, клюющая зернышки.
— Ты не будешь покушаться на мою жизнь?